Современная брянская литература.

Александр ВЛАСОВ

Александр Георгиевич Власов родился в 1959 году в Брянске. После окончания средней школы работал на Брянском машиностроительном заводе, затем служил в Ракетных войсках стратегического назначения, окончил Брянский институт транспортного машиностроения по специальности инженер – электромеханик. Работал в комсомоле, инженером, тренером по каратэ и рукопашному бою, руководителем коммерческих организаций. Стихи публиковались в периодической печати. Живёт в г. Брянске.

КРАСНЫЙ ПОЯС

Преломляется свет, и на тёплой ладони,
образуя, цветные как грёзы огни,
заиграют, забегают юркие пони
и помчаться безумно как летние дни.

Задыхаясь от бега, табунчик резвится,
норовя угодить за предел тишины.
И мелькают восторженно детские лица
на небесном просторе волшебной страны.

Всё почти наугад, напрямик, без препонов
мчат коньки-горбунки - не по пыльным шоссе,
преломляя значение взрослых законов
круговертью теней на алмазной росе.

1998 г.

***

На простое благополучие
есть единственное и лучшее,
когда слышаться мне в тиши
ритмы сердца и такт души.

1989 г.

***

Я в лес войду берёзовым огнём,
движеньем соков меж проталин
и вешним днём, и грешным днём
вновь воскресаю, весел и печален.

Пришла пора раскрепощённых сил,
бурлящего отдохновенья
и напряженья юных жил,
и покаяния, и вдохновенья.

Дневная тень, нечаянная ложь
как паутинки благодатны.
Без сожаления, но всё ж
пусть нас минуют двойственные даты.

Пусть каждый день, как сотворённый мир,
как Слово, станет достояньем.
Пусть с нами венчанный кумир
перекрестится вместе - с покаяньем.

Да будет дар для просветлённых дум!
Да будет путь нам озаренья ведом!
Жар сотен солнц, свет тысяч лун
да воссияет гением - поэтом!

1994 г.

***

Белый мой берег, белый -
косматый в цветеньи май.
На тротуаре мелом
рисует мультяшки пай-
мальчик в матроске строгой,
цветные кладёт мелки.
Тёти своей дорогой
рвут об меня чулки.
Дяди, буржуя толще,
ворчат на ходу, спеша.
...Что есть на свете горьше,
чем вытоптанная душа?

1989г

***

Бреду, задыхаясь, аллея! -
По розовой корочке льда.
В начале - зардевшись, алея,
в конце - ты сгоришь без следа

в морозном горниле восхода,
в студёном дыхании дня.
Хорошая будет погода,
плохая тогда - для меня.

Когда иссечённый пургою, -
изжаленный сотнями жал,
тобою ревнивой, нагою,
таинственно-чёрной, бежал

к гирляндам нескучного сада,
где жаждет всех по вечерам
искрящим исчадием ада
огнями ночной ресторан,

чтоб въявь в токовище, шалея,
в кривлянии пьяных зеркал
мелькнуло кометой Галлея
виденье сквозь полный бокал,

метнулось напуганной жрицей
в кипение белых ветров.
Как смел обозвать продавщицей -
волшебницу летних цветов

прыщавый, жиреющий сводник?
Он, сунув гвоздики в стакан,
от пуза, насытившись водкой,
икал, как большой пеликан.

Цветы, от стыда пламенея
за хама и чудно искрясь,
с тобою роднились, аллея! -
В рассветную кровь обагрясь.

1997 г.


Ждать-пождати долюшку -
словно мак толочь.
Выбираю волюшку.-
И вериги - прочь!

Самобранку странника,
хлеб ржаной да соль,
да в дорожку раненько. -
Перекатна голь.

Не пенять же в узнице
на судьбу лиху. -
Не найдется кузницы
Подковать блоху.

День по ветру свежему. -
Благо б в спину дул!
Брошу вслед проезжему
камень сжатых скул.

Вновь умоюсь в просини,
задрожу от нег
жизнелюбой осени.
И взорвётся смех

на росе настоянных,
горячей огня,
лоскутами скроенных
чувств внутри меня.

1992 г.


Чинно и беспричинно,
робко, и невдомёк,
посещает меня кручина -
где-то тлеющий огонёк.

Сквозь неплотную завесь окон,
сквозь морозную хохлому
кротко кажется нежный локон,
прядка в яблоневом дыму.

Чуть блеснёт мотыльком сторожко,
в сети лунные угодив,
перламутровая серёжка,
тихой грусти моей мотив.

Прикоснётся к груди страницей
как дыхание ветерка,
спозаранку вспорхнёт зарницей
разгорающегося огонька.

1996 г.


Последний штрих, насыщенный огнём,
убранством красок, осязаньем света.
Внезапно солнце шахматным конём
шагнёт за тучи, обрывая лето.

Застынет время в знобкой немоте,
питаясь соком зябнущих растений.
За получас истлеет в темноте
глубинный смысл дыханий и цветений.

Да будет ль ночь, остуда, тишина,
коль память ясно обнажает чувства
доселе спящих, мнимых свойств ума
и постиженья жизни и искусства?

09.97 г.


Надменный в медности, калён
закатным жаром страшный клён.
Как некой тайною владея,
листвой густой, ростком злодея,
когтями сучьев норовя,
под сень свалить богатыря.
В утробе чёрной тать хранит
тяжелый камень - сон-гранит.

1996 г.

***

Дождик неба синь отмыл до блеску,
Солнце сушит на ветвях лучей.
А Кузьмичевский.

Куда ни пни - весенняя вода.
Боль, окунаясь в солнечные ванны,
зудит подспудно в сердце: «Ерунда,
мне ль уготован путь известной Анны».

Остался штрих, черта, пятно, мазок
от столь давно прозренной воедино
совместной жизни. Вырванный кусок
и есть как месть - погибшая картина.

Известно счастье сердцу, телу столь
проникновенно, выстраданно. Боже!
Кому ль как мне, постылая юдоль
чернит золой отравленное ложе?

Покой, друзья, известная среда
вновь холостого, странного мужчины.
Но вновь тиранит талая вода
худую обувь вроде без причины.

Понятно, кроме дырки в кошельке,
коль существует опыт, без кручины
и есть, как есть без воза, налегке,
шальная жизнь апрельского мужчины.

04.1997 г.

***

Лошади скачут, лошади!
Вздымается горизонт.
Брошены поводья, сброшены.
Солнце встаёт во фронт.

Комья степной окалины
копыта молотят в прах.
Ноздри огнём опалены,
гривы сплелись в ветрах.

Грудью вдыхают всадники
волю, презрев бразды.
Лавой сметут лошадники
вето питья воды.

1993 г.


Я шел над быстрою рекою,
собакой вслед трусила тень.
Гора распухшею щекою
прижалась к солнцу набекрень.

Оно, нескромное, гостило
в долине, тучам вопреки.
Как ложе тесное вместило
два тела - солнца и реки?

1991 г.

***

Много ль старушке надо?
Хлеба и света краюшку...
Чтобы ватрушка, мята
к чаю, в сарае – хрюшку.

Много старушке надо?
Чтобы в денёк погожий
вновь заглянул от брата
к ней почтальон прохожий...

Много ль старушке надо?
Чтобы чиста одёжка...
Чтобы души отрада
внук прибежал Серёжка.

Много ль старушке надо?
Может опять соседка
бабке доверить чадо.
Бабушка скажет: «Детка».

Много ль старушке надо?
«Здравствуйте» - всем знакомым,
чтобы не слышать мата.
Пенсия, кот, икона -
много ль старушке надо?

08.1996 г.


Я прихожу уставший и больной
заботами, работами, мечтами
в конце недели. Краткий выходной
мы проживём, как век, в тиши кротами

в зашторенной, зашоренной норе,
счастливо наслаждаясь безмятежной
зелёной жизнью в белом январе
твоих цветов и белизною снежной

душистого белья и шёлком нег,
струящихся в эфире теплой спальни.
Как летний шум, наш беззаботный смех
одушевляет томь опочивальни.

И, чуть дыша, потворствуют часы
прекрасному теченью лёгких мыслей,
и чёрный кот мурлычет чушь в усы,
всё разумея в самом светлом смысле.

Искрясь снегами, тенькает бокал
в такт колыханью пламени лампадки.
В блестящем царстве ласковых зеркал
плывёт, качаясь, парусник кроватки,

где капитан сопит, как шторм в зюйд-вест,
но проторяет солнечные дали,
сколь осиян фрегат, столь Южный Крест
путь указует юному идальго.

Толи о берег тихий бьёт прибой,
толи о скалы лбами - ураганы,
мне хорошо - я целый век с тобой.
Мы друг для друга созданы богами.

02.1997 г.

***

Надсадно скрежещут лопасти
по граням алмазным льда.
Винты не приемлют робости.
Для них эта грань - вода.

Сердцами - в накале, в ярости.
Но - души взрывают твердь.
Горение высшей яркости
у них означает - смерть.


Осенний день цветным календарём
мгновений - оперения жар-птицы
ложится непонятным словарём
стихотворений в белые страницы.

Их несравненно выбелена бязь
стараниями Снежной Королевы.
И белых строк не высказана вязь,
как пенный след летящей каравеллы.

***

Переливы мои, перепевы
измочаленной ветром души...
К именинам святой Параскевы
покупал я платок на гроши,
карамель вместо бус для участья
и свечу для поминок взахлёб. -
Самоварное, терпкое счастье.
И судьба, как надтреснутый лёд.

Сторонятся побеги бегоний
злого гостя за шум городской.
Им не ведать метельных агоний,
дряблых щёк у старухи с клюкой.
Хлоркой дыма изъеденный город
не сроднился с туманным селом...
Отчего мне, как сельщина, дорог
ржавый молот со ржавым серпом?

1996 г.


Люди! Подайте грусти.
Пусть мелкой монета будет.
Река в нешироком русле
прозрачней и звонче шутит.

Можно монетку всё же,
кто щедрый, - в одну надежду.
Она - осторожный ёжик,
рядится в свою одежду.

А кто озорной, для фарта
пред дамой своей, без сдачи
метните тузом, с азарта
целковый - одну удачу.

10.1994 г.

***

Придумай мне жизнь без событий
и дел, что вершат дураки,
чтоб нам только дождик-журитель
мешал отдыхать у реки,

но с тысячей дивных излучин,
лесных бормотаний воды
у заводей и без кипучей
бурлящих порогов гряды.

Чтоб тихо текла, обжигаясь
о солнце в полуденный час,
чтоб небо, в воде отражаясь,
безоблачным было для нас.

Придумай, чтоб ночь не шалила
печальным мерцанием вод,
чтоб наши сердца оголило
в грозу напряжение нот.

1997 г.

***

В безбрежное ворота - портовые города.
Огни на причалах – как звёзды.
Здесь плещет, седа, трепещет вода –
солёные женские слёзы.

Фрахтовая суета – манатки взял и айда.
Бросаем монетку на счастье.
Увы, борода! Везёт не всегда –
накроет беда в одночасье.

Торговая пестрота – фартовые господа.
Мы будем и сыты, и пьяны.
А нынче среда, уводят суда
лихие как шторм капитаны.

Разлук маета – горим со стыда.
Нам жён покидать не с охотки.
Пусть светит звезда - вернёмся сюда.
Дерём и тельняшки, и глотки.

08.1999 г.

***

Тихо тенькающей капели
предаётся уставший слух.
Из серебряной купели
окроплён, окрылён мой дух.

Я в опревшие листья, в шелест,
упаду, пусть едва дыша.
Ты восстанешь, взрастёшь как феникс,
станешь гордой, моя душа!

Пусть преследуют сплошь ненастья,
крикну: «Здравствуй, моя гроза!».
Я во власти, я в Божьей власти.
Сотни раз голосую «за».

1994 г.

***

У весёлой речки
золотой песок.
Сизари в лазури,
голосок высок
у берёзки с клёном
средь шутных осин.
На лугу зелёном
спит лошадкин сын.
Ему снится мама,
золотой возок,
у зелёной речки
голубой песок.

02.2002 г.

***

Я вижу дрожанье век
у перекрытых рек.
Метнётся зрачок Луны,
сгинет в жгутах волны,
в бетонный нырнёт оскал,
в зев рукотворных скал.
Земли капиллярный зуд
выльется в Страшный Суд.
Я вижу стеченье лет.
Я чаю звенящий свет.

1996 г.

***

Это дерево густо и вольно
у железной дороги растет.
Ю. Кузнецов.

Нарисую звезду и стрелу
мягкой кистью в альбом акварелью...
Та стрела устремится во мглу,
что меж сном и полуночной трелью.

И звезда устремится во мгу,
что меж трелью и сном молодецким.
Путь их скорбный опишет дугу,
ниспадая к крестам соловецким,

что глубинно врастают в века
и побегами рвутся на волю.
Чья незримая водит рука
чёрной кистью по белому полю?

Ночь светла в островах. Лиходей
чует вести и посвистом свищет.
Статный молодец спит, про людей
с чёрным помыслом вороном рыщет.

1999 г.

***

Я черпаю в болоте наброски,
пью зеленую плесень стихов...
Вы же знали, как бьются подростки
в сонной боли и воле грехов;

как рождаясь, взрастая, играя,
как туманы, раскинув крыла,
в лунном мареве, телом нагая,
Муза вас за собою звала.

Задыхаясь духами тетради,
только вы в исступленьи могли
изваять из бесчувственной глади
гениальные формы Земли.

12.1995 г.


- Железо, как воск, растает
в тёплой моей руке. -
Дождик слегка кропает
песенку на языке
из детской, забытой книжки,
давних и дальних лет...
- Прадед мой мне, мальчишке,
полезный давал совет:
«Железо ковать горячим,
ярым и огневым;
кротить - ни злым, ни зрячим,
а смелым и волевым.
Коль сердце огнём пылает,
разум остыл в реке
времени - сталь растает
в тёплой твоей руке».

1998 г.


Жалуя, жалуюсь, Боже,
на непокорную жизнь.
Ту, что - ознобом по коже.
Ту, что - взметается ввысь.

Знаю, о Боже, расплата
грянет в предутренний час -
краем печального плата
Вечность черкнёт моих глаз.

За грозовое пространство,
к запертым райским вратам
выстрелит сердце буянство,
ближе к мечтам и китам.

Следом метнется, пугаясь
грохота в сто киловатт,
женщина, тихо ругаясь,
с просьбой вернуться назад.

Та, кто - морозом по коже.
Та – королева жар-птиц.
Та, кто милей и дороже
прочих принцесс и цариц.

1997 г.

***

Вначале было Слово...

Возникли письмена, и писана молитва
на белой бересте багряною строкой.
Сверстались имена, когда иссякла битва.
Седой архиерей поёт «За упокой,
возносит по слогам, подушно, поимённо
помянутых в столбцах посадских и сельчан.
Шлёт ветряным врагам, кто избежал полона,
но осуждён молвой: «Да проклят будь, Кончак!».
Опять пойдёт соха по косточкам былинным,
опять всплакнёт река безумною водой.
Останется без мха изба на Соколином
Яру, без пятака - семья перед бедой.
Но вновь взрастёт Иван, порывист и нескладен,
задумчив и горяч, с крылатою душой.
Заполнен вновь колчан (будь супостат неладен).
Вновь по России плач. Вновь сече быть большой.
Умелою рукой булатный меч отточен.
...Икону и детей целуют. С Богом, рать!
За Доном - за рекой Ярило вскроет очи.
Тревожных ждут вестей супружница и мать.
Юродивый слепец порвёт во сне рубаху,
багряный луч зари постигнут босяком.
Заморский звездогляд пойдёт, как тать, на плаху.
...И пишут тропари казённым языком.

1994 г.


Небо ржавеет. Облако
сунулось мордой в грязь.
За горизонтом скомканным
правит суровый князь.

Всполох огнянный выплеснут
на сотню вёрст окрест. -
Грешным мирянам выблеснут
всепокаянный крест!

Дрожь вам в колена, отроки!
Бьётся, как об заклад
ветер. Сгребает ворохи
сплетен, и в кучи - мат.

1996 г.

***

Как хряско ковался в драке
меж сёл на престольный Спас
наш, русский, стальной характер,
что нас выручал не раз.

Как гулко досель рокочет
лихой клич бойцов: «Даёшь!»,
что мир изучил наш почерк
по буквам: «Ядрёна вошь!».

Мы дрались, кусая губы
до крови, словцом греша.
И пели победно трубы,
и пела тогда душа.

Поди, нас схвати с поличным!
Не балуй, служивый! Ша!
И что нам царёв опричник.
Вскипала тогда душа.

Кнутом сгоряча, за чубы
деды усмиряли пыл.
Поныне мне, братцы, люба
гульба молодецких сил!

1993г.

***

Чёт и нечет. Дальний звон
толоконит сладкий сон
возле спящего пруда.
Чёт и нечет. Час труда -
час работы мозжечка
трудового мужичка...
Чёт и нечет. Дзинь и дон...
Дом, построенный с трудом,
с пацанвою во дворе -
сон в обед на топоре.
Нечет - с чёртом, чёт - с мечтой,
с ежедневной маетой,
с суматохою мирской,
с тяглой долею мужской.
Чёт - печёт, а нечет мечет
бисер звёзд в горнило печек. -
Ночь - полночь. Как сутки - день.
Тень солёна - солнца тень.
Тень луны как ночь пруда.
Час покоя - час труда.

1996 г.

***

З. Галицкой

Поминайте меня, вспоминайте.
Отлетевшую душу мою
лёгким ветром в жару принимайте,
вешним шумом в кленовом строю.
Понимайте блеснувшей зарницей,
грустным треском поленьев в печи,
за окошком снующей синицей,
ровным пламенем тусклой свечи.

Принимайте и хлебом, и солью,
и студёной водой из криниц
и всегда откровенной, простою
теплотой улыбнувшихся лиц.

1999г.


Старый, большой и ржавый,
лязгающий оболтус
тряско бежит с оравой
недорослей - автобус.

Сердцу в пути вольготней,
только скрипят суставы
полуосей и шкворней.
Маслица бы! Усталость

вязко стреножит сетью
кузов, мотор недаром.
Между бедой и смертью
в город – уже с завгаром.


Под кибиткой враг потешный,
друг цыган и брат полей,
жарко плачется ночлежной
жизнью муторной своей.

«Мне на кой такая доля
быть игрушкой в злых руках.
Лучше воли есть неволя,
чем отрада в дураках».

Человечек зряшный мучит
тварь бессильную собой.
Воля - портит, нужа - учит.
Жив остался - Бог тобой.

05.1997 г.


Смотри, не улыбаясь, не смеясь –
я твой законный, серый человек.
Полночных снов невидимая вязь
змеится из-под прокажённых век.
Шурша ковром, шипя, корёжа слог
звукописанья сцен и типажей
ползучей кодлой вяжется итог
и стекленеет всплеском витражей.
Здесь – позолоту в спектрах амальгам
в пыль искрошила временная моль
и в светлый гимн языческим богам –
не в унисон диезы и бемоль.
И – в первый вздох, и в первый поцелуй
в протуберанцах позднего Дали
цвета земель и всевозможных лун
неистребимой тлёю вкраплены.
Наперечёт преодолевших путь
ввысь от подножья царственной горы.
Кто на вершине был, сумел вдохнуть
в себя потусторонние миры.
Там, в поднебесье, только Вечность – князь. -
Постигшим смысл воочию видна
хрустальных рек таинственная связь
с проникновенной ясностью ума.
Вития света вяжет кружева
витражных снов на солнечных лучах,
как дивный отблеск в храме Покрова
иконостаса, в службу при свечах.

1997 г.

***

Я вижу каждый день непонимание
простейших и естественных причин.
А это, если знать хотите, мания
здоровых, независимых мужчин.

1994г.

***

Поговори со мной, трава....
А. Карпенко.

Поговори со мной, страна, -
да ...утоли мои печали.
Поговори со мной, стена, -
да так, чтоб камни отвечали.

1993 г.

***

Ночью тёмной не видно фальши
лжесвидетельств и лжеобид.
Человечек совсем пустяшный,
дюже мерзкий при том на вид,
всуе мелочный и курьёзный,
нелюдимый и нелюбим,
мне вопрос предлагает звёздный:
«Кто ж в ночи угадает грим?».

1995 г.

***

Нетронутая страница
забытого дневника...
Не вправе моя десница
вычерчивать двойника,
про вздорный характер строго
размеренным слогом плесть.
Как статной хребтине бого -
угодна казачья плеть!

Коль душу мою наружу
и выветрить насквозь мозг,
я стану примерным дюже.
Тогда уж найдётся Босх,
напишет, увековечит.
Святее святоши несть...
Останемся, человече,
простыми, какие есть!

1988 г.


Приходи ко мне, разберем всерьёз,
где пустая смерть, где – простой курьёз.


Часами стою у бочки,
отлынивая от бед.
В недавнем я был рабочим
страны, где главой Совет.

Я шёл пятилеткой прямо, -
с восходом, на свой завод...
В кого уродился, мама,
торгующий пивом жмот?

И чем я такой красивый,
что знают все лишь одно? –
У бочки с холодным пивом
моей, золотое дно.

2000 г.


Эх ты, жизнь моя - перебранка!
Есть чекушечка для нутра.
От душевной тоски – таранка,
собеседница до утра!

Я мечтал (эх, товарищ вобла!)
и любил на пределе сил!
Только сны подбирались подло,
как в ночи воронёный ЗИЛ.
В них, смеясь, по спине хлестали
херувимы в блатных кашне
и - в браслеты из звонкой стали -
пригвождали меня к стене.

И в тиши кабинетной пыли
некто мягкий такой нахал
подрезал, как в зверинце, крылья
«бездуховным» моим стихам.

Гурманисты сплошной морали
полюбили меня спасать
и учили в мирском аврале,
как по-горькому пить - писать.

1992 г.


Больные, как родные, ноют ноги.
Грядущий театральный паралич
вещает ощущение изжоги
и вместо сердца пламенный... кирпич.

Изменчивая печень, в переводе -
извечное предчувствие дождя. -
Плохая конституция. В народе -
присутствие мозглявого вождя -

кашляющей трубы котельной. Остов
похожего на шляпу фонаря
повешен без артикулов и гостов.
Победно преет знамя октября!

С тяжёлым придыханьем фуги - бахи
рыдает холодильник у стены.
Из крана поминутно капли - «ахи»,
как люди, вылетают из страны.

Туманы собрались для перекура.
Удушливо кончает жизнь заря.
Гори, гори - моя... макулатура.
Мне всё до фени, все - до фонаря.


Жалеть глухонемым о демагогах.
Зевают подворотнями дома
под крышами железными. В берлогах
народ живёт романами Дюма.

1991 г.


Коль придет пора мне держать ответ -
Страшный суд грядёт. Ну, а если нет?
Если вновь тщета сатанинских снов
одурманит мозг удалых голов,
и проткнёт штыком человек с ружьём
душу мне, как щит Челубей, копьём.
И неверья рать в битве, всё круша,
против Слова и града Китежа,
не найдя основ окаянных снов,
походя, сметёт и своих сынов.

1993 г.


И как не старайся, а сущий пустяк
стучится в окно или бухает в стену. -
Какой-то пьянчуга, вкусивший в гостях
с довеском за наглость удар по колену
от дамы иль девы равно, несмотря
на светский набор проходных комплиментов,
какие озвучил проезжий остряк,
снующий по весям без виз и патентов.
Лишь движется тень вдоль замшелой стены
и лижет стекло, изнывая от жажды, -
ночной полупризрак, любивший блины
у святочной жрицы, ошибочной дважды.
Тень жалко скрипит как притвор на петле,
впадая в падеж, иль страдальный, или
винительный. Стынущий борщ на столе
напомнит о мужней недюжинной силе
затюканной жинке при низкой печи. -
Опухли глаза как оплывшие свечи.
И крапинки звёзд, что в морозной ночи,
дрожат, как в платочке горошковом, плечи.
А в дальней избе не находит ответ
гадалка, стараясь изгнать их напасти.
...В потёртой колоде пиковый валет
льнёт к дамам потрёпанной временем масти.

10.1997 г.

***

Мне слышится: «Ты - гадёныш».
Вам видится мерзкий тип.
Запомните: лебедёныш
во мне ещё не погиб.


Под образом битой клячи,
в колодцах потухших глаз
срывается сердце - мячик
от боли колючих фраз.

1995 г.


Солнце скроется в сиром мареве,
в землю спрячет ночь чью-то тень.
И, проплыв в реке - алом зареве,
за излучиной, сгинет день.

Это будет и... если сбудется.
А сейчас рассвет скачет ввысь
в темпе бешеном. Счётчик крутится. -
Оплати счета, моя жизнь!


Мгла зловещая где-то прячется.
Будь ясна, судьба, как плакат!
На какой версте обозначится,
где накроет плащом закат?

1990 г.

***

Генеральчики, бонапартики,
слаще сахара вам во сласть
судьбы мальчиков (что там фантики)
друг на дружку как стружку класть.

Вы - начальники, мы - молчальники.
Ваша власть - это ваша страсть.
Нам с отчаянья жизнь нечаянна:
кабы зналось нам, где упасть...

02.1995 г.


Моросит, иль морозит? -
Холод осточертел.
Под шинелькой елозит...
вшей особый отдел.

Золочёная осень
для влюблённых - магнит.
Под несчастного «косит»
ангел мой, но хранит. -

Лис пластмассовый вьётся
возле сердца в хэбэ...
Ветром грустно поётся
песнь о горькой судьбе

парня – пленника сосен...
Неужель я бирюк?
Может, буря уносит
с почты письма на юг?


Кружат белые мухи,
как обрывки листа,
как посыльные вьюги -
мчат к границам поста.
В завихряющей мути -
мой душевный порыв.
Разнесчастные люди
мы - осенний призыв!

1989 г.

***

...Пришли из Афгана
и сняли шинели.
А наши девчонки
в строю
на панели.

В подъездах мальчишки
о «бабках» судачат.
Герои и книжки
ни чёрта
не значат.

Здесь ныне почётны
всем баксы и шмотки.
Продай нам, Россия,
бутылочку
водки!

1999г.


(новая версия)

Ворону Бог прислал жить в мире сиром.
Живи, – не каркай.
Лисы правят миром.
Вот передохнут рыжие от жира –
Вороне Бог пошлёт кусочек сыра.

1998 г.

КРАСНЫЙ ПОЯС

(отрывки из поэмы)


1.

Гой вы, песни молодецкие!
Ох, вы! Вдовушки стрелецкие,
ярославны горемычные -
ваши плачи с кручи зычные
от Москвы, от града стольного
ветр донёс до Дона вольного.
Да Плакун-трава вширь ярится.
Отомщенья кара вздарится.
Гамаюн вещует: «Извергам
за грехи воздастся Стрибогом!».

2.

Русь издревле - городищами.
Черепа под ними – тыщами.
Сторона моя крещёная,
мужиков костьми мощёная!
Из костей ладаешь грабельки,
аксельбанты вьёшь на сабельки,
тщишь прославить аксамитами
двор царёв. Хлебами ситными
придурь потчуешь придворную,
кои в вотчинах притворную
волость трону правят хитрыми
(вор на воре) лже-димитрами.
Ишь на службе псы угробились -
по три шкуры драть сподобились!

3.

Зло с добром едва соседствуют.
Злой - богат, а добрый бедствует.
Подставлять ланиту впалую -
невозможное удалому.
Супротив рожна не пратися -
до скота из люда скатишься.
Ина слава нами разнствует.
Зло с Добром во паре странствует.
Зло ломать - работа адова.
Эх, братишки - это ть надобно!
Раз споткнёшься - стоит многого.
Кесарь знает: Богу - богово.
Токмо сказы шибко баются.
Человеки ошибаются.

4.

Цель святая - просвещённая,
как горох, из душ лущёная, -
соль земли - встает поростами,
обрастая вновь коростами
зла, пороков от лукавого.
Ишь хула спешит за славою,
норовя пометить метами
(«Жизнь - тщета») добро - наветами,
в спину - нож да по лбу - палицей.
В буераке волком ярится,
совладать бессильна. Праведа
испокон не пала замертво
в сече с лихом, паче - с нежитью.
Израстает алой свежестью
рос, слезой сочась в заутрене.
Глас вещует, сиречь внутренне:
«Яко зверь в нощь добычь рыщущий,
Суть обрящет волю ищущий».

5.

Аки стражники острожные,
захребетники вельможные
зырят чернь очами ясными
и, кичась штанами красными,
сапожки с крутыми шпорами
пред толпой мостят упорами.
Князь зело шутом кобенится!
Бить поклон мужик не ленится.
Гнутый прут, а враз не ломишься.
С дураком тягаться – стомишься.
После Бога - деньги первые.
Дьявол спутал этим вервием
мир, блазня и агнца скромного
до охотника скоромного,
обуяв речами истыми,
дея слуг, как сам, нечистыми.
Без гроша и барин - палочник.
Коль купчишка ловкий сказочник,
слыл чубарый - за буланого.
Гольше нет умом голяного.
Аккурат к Успенью здравица.
Без ума - пошла раздраица
по весям мужицкой смутою.
Царь велик да прёт Малютою.
Мнит - держава токмо кесаря,
Богу - брат, ан бесом - бесово.

6.

Спутал чёрт весёлу свадебку,
бей поклон теперь касатику, -
кровь - крамола да кощунствие.
Враз студёной до бесчувствия
вор опился из колодезя.
Сколь не вейся - укоротишься.
Благ умом - скудящен разумом.
Червлен плод, а с червем.
Разиным
блуд байстрюкский, балмочь блажную
размишурили в сермяжную
надневинность да в холщовую
непорочь, аще в борщовую
хлебосоль. Хитро придумано.
Многих дурней передурено.
Калачи везде мерещатся.
Бог - карает, дьявол - тешится.
Долготерпие казацкое
перебражило в вахлацкое.
Иже всей мирской ватагою
всласть упиться дрянной брагою?
Ох, в утрях тошно похмелище!
Ба, в вечерь - погарь да селище!
Поелику всем обязано
жить с умом, а прожить - с разумом.



1.

Кой сиделец дал пол - понюха
табаку за сына конюха?
Ан шалишь, со сметкой отроки
гожи дело ладить, всё-таки!
Спор, в Охотном и Калашными
ждут пирожника с домашними
пирогами. Мекай, дядечка!
Спор, в Мясном метут не глядючи
кулебяки с пресным ливером.
Сорванец в рубахе кивером -
на ветру, звенит медянчато
всем охочим про заманчивы
горки злата дюжи, в буденях
о толстющих мясах в студенях.
Спор, зевак, купцов и рубщиков
несть числа в толпе покупщиков.
И! Вокруг конячье ржание!
Вишь, барыш и обожание!
Смел пострел, берёт затеями,
да лобаст, горазд идеями.
Всяк с мошной зазывом манится.
От нахвалу чёрт румянится.

2.

- Эй, народ честной! Почтенные
православные! Степенные
пироги с горохом, с кашею!
С пылу, с жару! Звать по-нашему.
Прохор сват да хват - гороховик! -
Проживёшь неплохо век.
Федор кум да ладен - крупеник! -
Кто не ел, до пупа сник.
Сортовой мучицы кровичи
да по батюшке - Петровичи!
И на русском масле печены.
И святым кропилом мечены.
Подь - дойди, зело достоинство!
Мал пирог, ан кормит воинство!
Знать, хлеб-соль-вода - здоровая
пища, да весьма суровая.
Коль народ пирог отведает -
зла не помнит, бед не ведает.
Как хлеб - соль слывет устатками,
так пирог словут достатками.
Налетай, цена весёлая!
Жила - была баба вдовая -
пирога мово отведала
как с купцом хмельным обедала. -
Через дён была купчихою.
Дорог грош - окупен с лихвою.
Коли сыт - уважь голодного.
Не скудеет длань дородного -
Бог сполна воздаст удачею,
сытый конь без коей - клячею.

3.

Вряд толпой пестрядной, с рожею,
на ослиную похожую,
на подросте пентюх сеченый
вкось соплёю, был замеченный.
Энтот живчик меж баранами
в очи прёт семью таланами.
Буклей мил, обличьем выражен,
что умён, опрятно выряжен
в синь кафтан с подкладкой, выростом
дюже метлив, мамкин выпестун
из прислуги доброй барыньки,
в обхожденьи мудр со старыми.
Как сякому быть букашкою? -
Знали хлопца Алексашкою.

5.

В праздный день князьями гордыми
люд бродяжит градом - ордами.
В кой святой бьют в толстый колокол?
Ан опять волочат волоком
бунтаря какого к Лобному?
Палача по виду злобному
вряд сыскать средь черни дружливой.
Вор на ярмарке услужливый:
- Барин, грош терять изволите-с.
Шаром - даром брать неволитесь -
слямзить рубль пустяк мошеннику
из мошны, что выместь - венику.

4.

Иль востёр купец проказливый?
В саму ярь торгов оказией
Алексашка подле каменных
шёл палат, с продажей пламенных
пирогов с разной начинкою.
Где овчарь обшит овчинкою?
Иноземец, но кафтанником
из Кукуя, манит пряником
да бренчит резными цацками
на перстах - дарами царскими -
и блестит, блесня, ботфортами:
- Хочешь быть слугой Лефортовым?.
- Ась? Юнцу разнится есть ли с чем?
- Кличут как, малец? - Данилычем! -
но без дерзости, с почтением.
- Будешь подле с поручением.
Бди. - Кафтан да сабля вострая
да гоньба десятивёрстая
семь разов на день, да птахою.
В сих затеях слыть рубахою.
- Экий хлыщ обрящен шляхтою, -
пусть боярские кудахтают
петухи да квохчут курами
меж своими злыми дурами. -
Ишь, приспели как в коммерциях.
Пусть свинья разбору в специях
у свиньи в ермолке учится.
При усердьи всё получится.
Хитрый - шустрый, но собачливый.
Умный - быстрый и удачливый.
Умный раб - вернее верного.
Нет раба собой примерного.
Будь слугой царёвой службою,
с ней увязан узой юзною.
К ней привыкнешь, как привык и я.
В этом - честь тебе великая!


Другие авторы...