Иван Абрамов родился в 1916 году в Брянске.
С первых часов войны и до штурма Кенигсберга находился на фронте.
В мирное время работал электросварщиком на БМЗ, на строительстве газопровода Бухара-Урал, заведующим отделом прозы журнала "Простор", ответственным секретарем Рязанской областной писательской организации.
Автор более 10 прозаических книг. Живет в Брянске.

От автострады в старый сосновый лес неширокая бетонка. В лесу, на просторной поляне восьмое чудо света. Возможно, девятое или пятнадцатое, но чудо настоящее. Не просто великолепное, а величавое здание. Красного кирпича с орнаментами из желтого и белого, с какими-то пилястрочками, башенками, статуйками, почти как в соборе Парижской Богоматери.
Послушный "мерсик" уважительно проследовал в беззвучно распахнувшиеся ажурные ворота, услужливо повернулся бочком к беломраморному подъезду, скромно вздохнул и затих.
- Не подведи, Толя, - знать, в сотый раз за эту поездку вымолвил Викентий, теперь уже прежний хозяин.
Об этом Викентии Толик Реут знал много, но почти ничего. Как принято говорить в обществе теперешних состоятельных людей - до разрешенного предела. Судя по тону, Викентий не просто уважал нового хозяина, он его воистину боготворил. А там хрен их поймет. Новые русские! Вполне допустимо, что этот, обитающий в пронумерованном чуде света, уже не просто новый или какой-то там русский, он олигарх. Впрочем, Толику пока без разницы название, он, как было условлено, мог отказаться от должности, если что-то тут не понравится.
Выбрались из "мерса". Толик бегло огляделся. Цветы, насаждения всякие, прибрано, ухожено. Пошли дальше, по широким ступеням к стеклянной, в стальных завитушках двери. По всему фасаду тоже широкие окна, тоже ажурные, но рассмотреть как следует все это Толик не успел. Бывший его хозяин коротенькими ножками переступал споро, и вот он - холл. Из глубин сверкающего чуда - дама. Нет, женщина вполне обыкновенная, наверное, привратница. В голубом сарафане. Кофточка так себе, хотя и рюшечками. Чему-то обрадовалась, вымолвила приветливо:
- О, какие гости, какие гости! - и подала Викентию руку для поцелуя. Исполнил Викентий процедуру с нескрываемым почтением. А вот Толик нет. Не обучен. Еще чмокнешь не в то место, обидится. По-простецки, легонько, самые пальчики пожал. Нет, не привратница. Привратницам новые русские ручку не целуют. Поняв это, наклонил Толик голову, назвал себя:
- Анатолий.
- Евдокия Ивановна, - женщина назвала себя, хотя, как показалось, к такой ситуации не готовилась. Но, что есть, то есть. Дуня так Дуня. Ивановна, так и вовсе хорошо. Улыбнулся Дуне. Она ему тоже улыбнулась, взаимно. И пригласила, сумев справится с некоторым смущением:
- Прошу, Анатолий, прошу. И тебя, Витя, прошу. Мы рады... - и взяла под руки. И Витю, и Толика. Неловкая сказка получилась. Самая Евдокия нормального, чуть выше среднего роста. Викентий - гномик, аршин с шапкой. И он - двухметровый амбал. Но, коль ведут, иди, тебя сюда привезли не свои порядки наводить.
Из холла в прихожую. Тоже простор, правда, уставленный всевозможной мебелью. Стульчики курносенькие, расписные диванчики, ковры и коврики и еще что-то такое, с чего надо все же пыль стирать.
- Располагайтесь, - широким радушным жестом указала Евдокия Ивановна на все сразу, где можно расположиться. И позвала тонким, намерено благорасположенным голосом:
- Петр Степанови-и-ич, гости прибыли.
Как-то враз переменилось настроение Толика. Не сказать, что он и прежде неуважительно воспринимал здешнее боголепие, но вот из откатившийся, как в вагонах, двери появилась инвалидная коляска. Да - сверкающая хромированными детальками, ясно, что с электродвигателем и всякой такой электроникой, но в коляске находился в самом деле безногий человек. Безногий! Грудь широкая, лицо крупное, глаза черные, до оторопи пронзительные. Могучие руки с татуировкой на тыльных сторонах кистей.
"Гори огнем все это расчудесное, - чуть не вслух вырвалось у Толика. - Ему еще и сорока нет. И это ведь я к нему... Вот тебе и олигарх".
Порукались молча. Толик, что называется, свою силу немеренную смерил. Петр Степанович тоже стиснул прочти такую же, как у него самого ладонь. Евдокия Ивановна, как бы враз преобразившись, вдруг превратилась в сестру милосердия, встала позади колясочки, не глядя, дотронулась до головы огромной рыжей собаки, произнесла увещевательно:
- Спокойно, Гот, спокойно.
Собака уважительно отступила, а Петр Степанович задал неожиданно пустяковый вопрос:
- А скажи, Анатолий, ты сможешь поднять меня вместе с коляской?
- Да, - ответил Толик. И подумал, что о нем тут многое известно и кроме имени.
- Вопрос - это так, - продолжал Петр Степанович, прямо-таки буравя Толика взглядом, - а что я думал при этом? А?
- Вы подумали, что многое обо мне болтовня, - ответил Толик. - Не знаю, что...
- Стоп! - прихлопнул Петр Степанович обеими руками по подлокотникам коляски. - Я именно это подумал, но как ты угадал?
- Долго объяснять, - развел Толик руками. - Такое мне... дано.
- На место, Гот! - вовремя повелел хозяин. Собака изготовилась к нападению. Но нацелилась не на Толика, а на Викентия. И что это на него нашло? Никто не поверил бы, что это Толик повелел, даже не глядя на Викентия, ни на собаку: "Пугни его, Гот, нечего ему тут губы раскатывать".
Недоумевая осмотрел Петр Степанович и Толика, и собаку, и викентия и повелел:
- К столу!
- Прошу, прошу, - засуетилась Евдокия Ивановна.
- Черт-те что! - протестующе вымолвил хозяин. - Ты вот что, ты со мной такие штучки не устраивай.
- Ну что вы, - искренне заверил Толик. Он и в самом деле проникся к Петру Ступановичу неподдельным уважением. Оглянулся на присмиревшую собаку, тоже гостеприимно пригласил: - Пошли, Гот, пошли. Мы с тобой наверняка подружимся.
"Нас пока четверо, приборов пять, - отметил про себя Толик. - И кто тут еще обитает?"
Подогнув коляску к торцу стола, Петр Степанович опять очень пристально посмотрел на Толика, но спросил Викентия:
- А с тобой он такие штучки откалывал?
- Нет, что вы, что вы... - суетливо жестикулируя, заверил Викентий. - Разве... да что вы?
- Садись, Анатолий, - указал хозяин на стул справа от себя, но не в торце, - думаю, мы сработаемся. Но! - погрозил он указательным пальцем, - никаких психоэкспериментов! Мать! Зови Ольгу.
Евдокия Ивановна согласно покивала и окликнула вовсе нежно:
- Оля. Оленька. К столу.
Всякое событие можно толковать по-разному. Полчаса назад, по пути сюда, Толик размышлял так: "Какой он там олигарх, или как его, я с ним не повенчан, они у меня ничего не отнимали, но любви от меня не потребуют. Оберегать - пожалуйста, прочие дела, только в рамках закона, а если будет давить, видал я их в белых тапочках".
Минуту назад его не просто зауважал хозяин, но подумал, что такому человеку не грех услужить. И вот - столбняк. Да, машинально стал и стоял, не шелохнувшись. Стоял и смотрел, нет - глазел на девушку, появившуюся на пологой лестнице. Приближалась не девушка, а видение. Было ясно, что она не касается ногами ступенек. И на пол опустилась, будто все еще летела. Бесшумно, легко, не подошла - приблизилась к столу. Викентий успел все же придержать спинку стула, на который опустилась Ольга. Толик тоже опустился. С небес. Увидел, что у девушки зарделись мочки ушей, ресницы дрогнули и взвились. Голубые, воистину небесного цвета крупные глаза обижено посмотрели на мать, и на отца, и на Толика.
- Да не смущайся, - посоветовал Петр Степанович неизвестно кому. - Дорога дальняя, притрется. Давайте за знакомство, - и пристально на Толика. - Ты в самом деле не пьешь?
- За знакомство хоть серную кислоту, - сморозил Толик. И одернул себя: "Нельзя же так, ну что ты на нее уставился".
Налил хозяин что-то в маленькие рюмочки, поднял свою, произнес благодушно:
- Не куксись, дочуш... Толик, как мне известно, вполне надежный человек. Будет оберегать нас, - и добавил, почему-то оглядев Викентия: - Это он умеет.

* * *

Где-то за лесом угрожающе загремело. Мрачные тучи, бесцеремонно толкаясь, понеслись, роняя пока что не слишком назойливый дождь. Из-за трапезного стола первой встала Ольга и направилась не на верхотуру, откуда явилась, а в холл. Наверно, по ее воле встал Толик, не подумав, что поступает бестактно.
Ольга остановилась под козырьком подъезда, осмотрела хмурое небо и вымолвила, явно уверенная, что ее слушают:
- Люблю грозу в начале мая... - И совсем иным, интригующим тоном продолжила. - Я ничего не знаю о народе антах.
Опешил Толик. Об антах она, вполне возможно, в самом деле ничего не знает, но откуда ей известно о какой-то мифической связи его - Толика Реута - с далекими предками? Но отмалчиваться неприлично. И начал, как бы взвешивая каждое слово:
- Анты. Великий народ, истоки коего здесь, - указал на цветы в ближней клумбе. - Волею истории рассеян по лику земли...
- Я не о том, - тактично прервала Ольга не совсем ей понятное объяснение. - Что у тебя... от них? Что правда, а что блеф?
Как ей ответить? Что донесли гены сквозь бесконечное время, а что обычное, всем присущее, но не всем понятное? Возможно, каждый ныне живущий обладает теми же способностями, что и он, да не каждый может их использовать. Да и зачем какие-то ответы, если она не спрашивает о том?! И долгое, тягостное, но и сладостное молчание Гремит где-то гроза вначале мая. Все пуще рдеют щеки Оленьки, все яростнее колотится сердце. Банально. И не следовало бы Ольге продолжать разговор. Тем более о пустяках.
- Советую тебе... Толя, хорошенько осмотрись и подумай, прежде чем давать окончательное согласие. Потом, если спохватишься, будет поздно. В бизнесе моего отца не все... по совести.
Ни к чему затевать такое. И все же, чтобы не обидеть молчанием, сказал:
- Да у кого теперь все по совести? Знаешь, Оля... - и дотронулся кончиками пальцев до ее плеча. - Знаешь... Кащеи только в сказках такие доступные. Иванушки да Емелюшки в наше время лишняя атрибутика.
Я не к тому, что настало всеобщее мордобойство, но так получается, что многие ладят схватить за горло этого самого своего ближнего. А твой отец - он... где?
- Афган. Но это было и сплыло. Теперь он... Ну да сам узнаешь. А тебя тут изучали. По рассказам, по фотографиям. И я тебя увидала на фотографии еще месяц назад. Озадачил ты меня. Скажи, что ты теперь думаешь обо мне?
- Я тебя... люблю, - произнес Толик, нимало не сомневаясь, что сказал правду. Да и как можно сомневаться парню в двадцать лет, если вот так получилось?
Ни словом, ни жестом, ни взглядом не ответила Ольга на это признание. Так ведь она еще месяц назад влюбилась.
А гроза в начале мая, да пусть её. На то весна.