Талант – вещь дефицитная, талант рассказчика – вдвойне. Нет ничего лучше живого слова мастера-юмориста, который заставляет вас стонать и плакать от смеха. Именно такой талант у моего старинного знакомого Александра Сергеевича С., майора в отставке, бывшего ракетчика, неунывающего, доброжелательного и по жизни очень серьезного человека.
Я попробую пересказать его байки.

На ракетной “точке” служилось тяжко и однообразно. Хотя находилась она по таежным меркам недалеко от областного центра, на окраине которого в пятиэтажной “хрущобе” жили-проживали семьи служивых.
Но вот пришел Новый год, все повеселели и стали суетиться, готовясь появиться дома и порадовать истосковавшихся по общению жен и детей. Перво-наперво избрали Деда Мороза, и на этот раз жребий пал на самого тихого, немногословного старшину, который скулил и вяло отбивался от этой напасти, не имея практически никаких данных, чтобы веселить пять этажей четырех- подъездного дома. Однако, ему строго скомандовали : “Надо!” – и он взялся исполнять…
Напялив белый офицерский полушубок, неведомо где добытую кавказскую папаху, нацепив овечью бороду на резинке, заучив примитивный стишок: “Здравствуйте! Я – Дед Мороз, я подарки вам принес”, он двинулся в обход обреченно, как в последний путь.
Первый подъезд он обошёл более или менее благополучно: скажет стишок, подарки детям из мешка вынет – и всё, вот только сослуживцы и их жены тут как тут, тянут на кухню и наливают рюмку за Новый год.
Поскольку он был человек уважительный, а на каждой площадке каждого подъезда было по четыре квартиры, то к последнему подъезду, где проживали и его домочадцы, он пришел, смутно сознавая, кто он такой и чего ему вообще надо в чужих квартирах. Опрокидываясь под тяжестью мешка с подарками, на ватных, непослушных ногах, подмигивая и подхихикивая, он теперь прямиком шел на кухню, с грохотом сбрасывал опостылевший мешок на пол, оттягивал бороду за резинку и нахрапом опрокидывал предложенную рюмку. Резинка со щелканьем возвращала бороду на прежнее место, а изумленные детишки, засунув плацы в рот, во все глаза глядели на “волшебника”, который напевал нечто вроде “Интернационала”, выпадал за дверь, забывая прощаться и не осознавая, где он уже был, а куда ещё не заглядывал. В результате из одних квартир его выпроваживали по два-три раза, а в других так и не смогли дождаться.
Все труднее было преодолевать ступеньки, которые казались всё круче и недостижимей. В конце концов он рухнул не лестничной площадке между третьим и четвертым этажами и вырубился напрочь.
Не дождавшись кормильца к 12 ночи, семья двинулась на поиски и обнаружила оного в бесчувственном состоянии, лежавшим головой на мешке с остатками так и недошедших до детишек подарков. Борода задралась выше носа, прикрыв его хмельные очи.
Эта новогодняя ночь снилась старшине потом в кошмарных снах, только с вариациями: то ему приказывали стать Снегурочкой, то Дюймовочкой, а то и вовсе Чебурашкой.

Как уже упоминалось, жизнь на “точке” была однообразной и изнурительной. Кусок тайги, обнесенный колючей проволокой, являл собой место испытания и военной техники, и самих военных, так как их зимой одолевали морозы, а летом тучи комаров особой сибирской породы гнуса готовы были съесть до костей. Одна радость: на “точке” было великое множество грибов и ягод, которые несколько разнообразили скудный рацион. Опять же выпить было что, а вот закусить, честно говоря, нечем.
Вот и надумали четыре мозговитых мужика, в числе которых был и наш Александр Сергеевич, засолить грибков. Выпросили в столовке кадочку, кое-как помыли грибы, выложили слоями, пересыпав солью и переложив лавровым листом. Сверху, как положено, водрузили камень – и оставили настояться.
Шли дни, памятник их кулинарной смекалки не давал покоя, запах ожидаемой закуски щекотал обоняние. Не желая более испытывать терпение, попробовали - в самый раз! Разлили по стакану водочки, закусили – ох, хорошо! О последствиях трапезы, которые не преминули навалиться, и не думали, а зря.
Через сутки команда, с трудом передвигая трясущиеся ноги, едва находила силы добраться до поставленного у двери ведра, нарушая очередность. Начальство нервничало и не столько потому, что оборонная мощь страны пострадала, сколько потому, что одного из четверых “гурманов” должны были доставить в политотдел штаба округа для вручения партбилета, а для этого его надо было транспортировать в областной центр.
Бледно-зеленого цвета с черными от бессонницы глазами, осунувшимся, заостренным лицом, дрожащими от слабости ногами, его закинули в кузов грузовика (начальство село в кабину) - и опасный груз двинулся в сторону города.
Только отъехали – стук в кабину. Офицер мгновенно слетел из кузова, приземлившись на корточках тут же, на проезжей части.
Потом он не спрыгивал, а свешивался через борт… Дорога от “точки” до города была помечена будущим коммунистом. Как он шёл по ковровой дорожке политотдела, как выслушивал казавшиеся нескончаемыми напутствия, как застирывал после свое обмундирование – всё это он вспоминал с дрожью в душе, а сослуживцы ехидно спрашивали: “Ну, как запомнился самый светлый день в твоей жизни?”
Ещё подхихикивали, что машины, идущие следом, пробуксовывали на скользкой дороге.

Известно, что в армии необходимо обеспечить солдат не только питанием, но и отхожим местом, причем последнее порою труднее организовать, чем первое.
Представьте себе полигон в Даурии, с трескучими морозами, леденящими кровь, с промёрзшей, окаменевшей почвой. Ну как тут сделать выгребную яму?
- “А зачем рыть яму? – спросил один головастый начальник. – Сделайте вышку со ступеньками – и все дела”. Сказано – сделано. Работа закипела – и на краю полигона возник памятник зодчества, не такой величественный, как у Церетели напротив Кремля, но нужный позарез, а потому более ценимый.
Устроители, однако, не предусмотрели одну важную деталь: зимой в Даурии не только дикие морозы, но и свирепые ветры.
Струя, не желая попадать в очко, летела по ветру вниз, в зависимости от направления, всё в разные стороны. Очень скоро пресловутая вышка превратилась в ледяную гору, сталактитами и сталагмитами напоминая Афонские пещеры. Забраться на неё можно было разве только с альпинистским снаряжением. Кроме того, смельчаков на вершине ожидал свирепый холод, мгновенно вымораживающий всё, что пониже пояса.
Солдаты прозвали эту фантастическую пирамиду “Пик победы” и сочиняли всякие насмешки про автора монумента и тех, кто добирался до вершины.

Известно, какое в нашей армии питание: горькие слезы. Что ни день – скудное одно и то же.
Но один новобранец, по национальности татарин, вызвался сам быть поваром и обещал кормить хорошо.
Прошло немного времени – и все заметили, что стол стал разнообразней и вкуснее. Равиль умудрялся сварить на первое щи с наваром, домашние по вкусу, а на второе готовил картошку, кашу или макароны, сдобренные мясцом с подливкой.
Хорошая жратва вызывала почти нежное отношение к повару, умеющему так вкусно готовить, но очень скоро секреты его мастерства стали явью для непосвященных. Остатками еды Равиль прикармливал собак, а потом ими же обогащал солдатское меню. Солдаты морщились при виде блюд Равиля, прозванных “собачья радость”, но вкусное и сытное мясо, напоминавшее вкус забытой баранины, было лучше перловой каши – и повару прощали живодерство.

Тот запомнившийся отпуск 1971 года Александр Сергеевич с женой и дочкой провели в Алма-Ате. Возвращаться надо было к 1 сентября: дочка училась в школе. С билетами намучились, так как почти у всех пассажиров были те же заботы. Сначала купили три билета на один поезд, а потом решили сэкономить (Александру Сергеевичу полагался бесплатный проезд). Его билет сменяли на воинский, но поезд достался другой, уходящий чуть раньше.
Взяв груз потяжелее (а это были неподъемные чувалы с фруктами), наш герой ринулся на посадку в свой прицепной вагон, куда спешили и другие отпускники с подобным грузом.
Первых пассажиров, отягощенных корзинами, коробками, сумками, ящиками с дарами юга, провожающие впихнули в вагон, но выйти из него сами не смогли: выход был заблокирован тесной массой ещё не севших пассажиров, тоже увешанных фруктовой кладью, ибо все ехали в Сибирь, а там, как известно, всё это в дефиците.
В результате, когда невнятно-гнусавый женский голос объявил о готовности к отправлению, началась давка. Провожатые, естественно, ехать в Сибирь не желали и пытались выдавиться из вагона, а встречная волна, не хотевшая остаться на перроне, ещё упорнее втискивалась в него.
Александр Сергеевич, у которого обе руки были заняты грузом килограмм по двадцать, выставил голову и, как тараном, врезался в плотную массу спин и задов. Мужчина он крепкий, а потому всё-таки протиснулся в тамбур, где давка достигла апогея. Поскольку руки у него были заняты грузом, с которым он не желал расставаться, то его плотно прижали к пышной особе, которая была буквально пригвождена к стене тамбура и стояла, растопырив руки с какими-то сумками, выкатив глаза и издавая нутряные звуки. Его лицо буквально вмазалось в пышный бюст дамы, которая взвыла ещё громче, но сопротивляться не могла. Он чувствовал, что задыхается, ноги его погрузились во что-то сырое и мягкое, в голове мелькнула страшная догадка: “Труп”.
Когда каким-то чудом всё утряслось, то оказалось, что ногами наш герой стоял в корзине с виноградом. Весь тамбур был обезображен давлеными фруктами, а возле вагона расплылась огромная кроваво-красная лужа, в которой тоже угадывались остатки винограда, помидоров и прочих вкусных плодов.
В глазах пассажиров долго стоял красный туман, но на первой же станции все ринулись восполнить утерянное – пассажиры следующего состава удивились, что на станции этой никто и ничем не торговал.

Эх, и славное было время: ещё молодой, но уже вышедший в отставку майор Александр Сергеевич отдыхал и подлечивал своё неслабое здоровье в Цхалтубо.
Лечили там “оптом ” и “розницу”. “Оптом” – это источник № 6, огромный бассейн, прозванный “общевойсковой”, куда вместо 40 набивалось 80-90 человек принять радоновую ванну, а также бассейн “ромашка” с ванными, расположенными в виде лепестков цветка. А все остальные процедуры были индивидуальны.
Поскольку в “общевойсковом” удобные места доставались самым шустрым, то остальные, из робких, стояли вне бассейна, печально вглядываясь, куда бы всунуться, и прикрывая скрещенными ладонями стыдные места, напоминая группу евреев с картины Иванова “Явление Христа народу”. Естественно, что люди заостряли мозги и приходили к началу процедуры в искомое время максимально подготовленными и минимально одетыми.
Один умник вообще приловчился приходить голым, в одной наброшенной офицерской накидке, в расшнурованных ботинках на босу ногу.
Александр Сергеевич не утерпел однажды и наступил на метровые шнурки шустрика. Только двери настежь – тот кинулся на абордаж, но не тут-то было. Споткнувшись о собственный ботинок, “веселый и находчивый” врезался в живую массу тел, а затем плюхнулся голым животом на пол.
При падении плащ-накидка укрыла ему голову, зато зад сиял первозданной белизной. Спешащие на процедуру мужики, спотыкаясь об эту непредвиденную преграду, незлобливо ругались и насмешничали.
Чуть позже не менее интересное случилось и в “ромашке”. Когда мужская команда заняла все “лепестки” так, что вода по закону Архимеда поднялась до бортов и радон усыпил многих (слышалось похрапывание, а порой и всхлипывание тех, кто, уснув, невольно заглатывал лечебную водицу) случилось совершенно невероятное: по борту бассейна продефилировала молодая, стройная и чрезвычайно интересная особа противоположного пола, приглядывая себе место. Мужики были не прочь потесниться, спящие проснулись и стали приподниматься из бассейна, чтобы лучше разглядеть наяду. Бассейн обмелел. Она ещё какое-то время по инерции описывала круг, как вдруг увидела целый бассейн голых мужиков, с интересом изучающих её натуру. Издав душераздирающий вопль и забыв сперва, куда бежать, прикрывая руками то одно, то другое место, она ланью бросилась в раздевалку.
Оказалось, что это новенькая спутала смену и внесла приятное оживление в скучную процедуру.
Увы, такое случается редко.

В армии заместитель командира полка по тылу, т.е. интендант, - лицо не последнее, и он сам осознает это и ведёт себя, как подобает должности. Так вот вышел с интендантом того полка, где служил Александр Сергеевич, такой случай, который доказывает, что, как говорится, и на старуху бывает проруха.
Воинский состав шёл в глубь страны на учения. Естественно, что интенданту, о котором пойдет речь, пришлось подсуетиться, чтобы и продуктов, и боеприпасов, и прочего был полный комплект, включая канистры со спиртом обшей ёмкостью литров под двести. Спирт шел и на технические нужды, и на поощрение тех, кто успешно отстрелял и получал заветную флягу огненной жидкости, дабы поддержать огонь в крови.
Солдаты ехали отдельно от офицеров, и последние использовали долгую дорогу на учения как отдых, развлекаясь игрой в шахматы или в карты. Интендант был большой любитель преферанса, поэтому потерял бдительность и, как оказалось, напрасно.
В первую же ночь солдаты соседнего вагона колобродили так, что сам вагон казался одушевленным, так в нём всё дрожало, выло и орало.
Офицеры подозревали, что солдаты каким-то образом нагрузились горячительным, но где они смогли раздобыть спиртное – умом постичь не могли, поскольку на редких стоянках ничего алкогольного не продавалось, а канистры со спиртом были упрятаны в железный сейф, ключи от которого хранились у интенданта.
На вторую ночь соседний вагон подрагивал и подпрыгивал пуще прежнего, и опять там было шумное веселье, способное, как говорится, поднять мертвых.
Всё объяснилось, когда командир полка велел принести спирту, чтоб разговеться перед ответственными учениями. Наш интендант поспешил к заветному сейфу, отпер его – и тут же обратился в каменное изваяние: челюсть его отвалилась, а остекляневшие глаза, не мигая, смотрели на опорожненные канистры.
Находчивые солдаты уже при загрузке ценной влаги намеренно нарушили герметичность сосудов, и им оставалось только подналечь, поставив сейф на угол, чтоб из щелей металлического монстра потекла желанная струя.
Все проклятья и матюги интенданта были мерой запоздалой, а потому напрасной.

Вы, вероятно, помните доперестроечные времена, когда политзанятия были обязательны для всех категорий сознательных граждан, включая уборщиц, которые и расписаться-то толком не могли, не то, что отличить “Хрен-Сан-Мина” от “Хрен-Ван-Донга”. В армии политзанятия были тем более необходимы, учитывая агрессивный характер “акул империализма” и миролюбивый характер наших доблестных Вооруженных Сил. Тогдашний генсек имел высшее воинское звание, а известный его портрет в маршальских и других звездах (а звёзды он любил) украшал все политкабинеты воинских частей.
Так вот, в полку, где служил Александр Сергеевич, был свой политрук, который спал и видел как снискать славу лучшего политрука округа. Надо честно признаться, что спать-то он любил больше всего на свете, а потому его настольная книга - “История КПСС” – была лучшим средством от бессонницы. Офицеры часто наблюдали одну и ту же картину: красивый, осанистый, кудрявый политрук лежит на кровати, задрав ноги на прикроватную тумбочку, а на груди его - “История КПСС”, раскрытая всегда на первой странице, стены же сотрясаются от здорового храпа, хотя сослуживцы не исключали, что любимый предмет он изучал во сне.
Однако замполит умел отчитаться и выставиться перед начальством. Есть в армии такие субъекты, для которых и противотанковые ежи не преграда в целенаправленном движении к карьере.
Так вот, поскольку наш политрук был на виду, то ему предложили в штабе округа выступить с обменом опыта и рассказать, как он наладил политзанятия в подчиненной ему воинской части.
Как упоминалось, был он мужик красивый, представительный и смотрелся на трибуне, как картинка. Но вышел такой казус…
Привыкший после обеда поспать с “настольной книгой” на груди, он, выйдя с докладом на сцену, с трудом прочитав несколько строк невнятного текста, как-то странно осел, держась за трибуну, и явно всхрапнул.
Дивизионное начальство окликнуло его по фамилии. Он, спросонья, забыв, что находится на трибуне, откровенно заявил: “Жена нацарапала – почерк никак сразу не разберу”.
Никогда ещё на столь солидных мероприятиях не дрожали так стёкла от мужицкого хохота.

Ракетчикам предстояли очередные учения. Воинский эшелон волочился вдоль бесконечных берегов священного Байкала, не останавливаясь на узловых станциях, но вдруг надолго застревая на путях по причине, известной только машинисту.
Совсем рядом колыхались аквамариновые волны самого глубоководного озера. На одной остановке солдаты и офицеры высыпали из вагонов, подбежали к воде, пили студёную воду, плескали её пригоршнями друг на друга, так как жара в поезде была невыносимая, а тут, на воле, не грех и подурачиться.
Александр Сергеевич бесцельно нарвал букет ярких жарков, которые украшают сибирские просторы, обмакнул его в воду, чтобы лучше сохранился, а когда машинист дал гудок к отправлению, вместе со всеми вскочил в надоевший, перегретый вагон.
На боковой полке безмятежно, сложив руки на груди, спал сослуживец, бо-ольшой любитель поспать. И ни жара, ни смех, ни кратковременные остановки не могли отвлечь его от любимого занятия.
Не зная, куда пристроить свежий букет, Александр Сергеевич положил его на грудь спящему, который и не почувствовал этого. Шедший по проходу командир полка остановился около невинно, как ангел, почивавшего лейтенанта и с улыбкой изрёк: “Спи спокойно, дорогой товарищ!”