Мой Город Солнца – живопись, поэзия,
Туманный берег, ясная заря.
И в облачности легкой, как магнезия,
Сюжетом вдохновясь, витаю я.
Во сне еще взмываю снежным лебедем,
Внизу плывет знакомая земля.
Спешу за вожаком, который спереди,
Но чую тех, кто позади меня.
Разливы рек, протоки ярко-синие,
Мой гороскоп - Текущая вода,
Осыплемся на отдых белым инеем,
Дорожная усталость не беда.
Все ближе север, ожиданьем радуя,
Случайный выстрел вдруг скосил меня.
Постойте, птицы! Что со мной? Я падаю,
Не долетев до родины полдня.
И сразу же упало с неба солнышко,
И нет его манящего огня,
К родным краям прибьет теченьем перышко –
Условное, безжизненное «Я».
Колыма
Трудно дышать,
дыхание
белыми блестками
сыплется.
Холод в тело впивается,
нынче
в тайге
пропадешь.
Эх, Колыма – владычица,
ты северянам мачеха:
Крепче Скупого рыцаря
клад золотой
стережешь.
Стылый заслон лиственниц
замер
на сопках
заснеженных,
Шапки колючего стланика –
белой зимы
венец.
Кажется, нет спасенья,
дикой тайгою
скованный
Лучше склонись
в покорности
ты, человек – гордец.
Слушай, земля суровая,
Я, человек, хозяин
твой,
Власти твоей безжалостной
я положу
конец.
Здесь, где снега,
как в Арктике,
Много людей,
как Амундсен,
Золото – только оправа
Бесценных
живых
сердец.
“Домино”
Вспомни юность, как славно дружили,
Как под музыку ладно кружили,
Свежий ветер дышал нам в окно,
И звучал модный вальс “Домино”.
“Домино”, “Домино”, “Домино”
Горячил нашу кровь, как вино.
Вихри вальса сметали печали
И в объятиях мы не скучали.
“Домино” повсеместно звучал,
А над городом май ликовал,
Словно волны, бросали сирени
Сине-белые пенные тени.
“Домино”, “Домино”, “Домино”
Горячил нашу кровь, как вино.
Вихри вальса сметали печали
И в объятиях мы не скучали.
А теперь зимы тянутся дольше,
С каждым годом седин все больше.
Позабылся мотив “Домино”,
И душа утомилась, но …
“Домино”, “Домино”, “Домино”
Горячит нашу кровь, как вино.
Вальс, как прежде, сметает печали
И звучит, чтобы мы не скучали.
Береза
Свесив горестно плечики белые,
Изогнув стройный стан тугой,
Над обрывом струящейся речки,
Одиноко склонясь над водой,
Как монашка, береза-печальница
Строгий свой соблюдает обет.
И стоит против ветра отчаянно,
Говоря ему строгое «нет».
А ветер с нее рвет одежки,
Сердясь, затевает спор,
Она, извиваясь на ножке,
Пытается дать отпор.
Через речку шумливая роща,
Перейти б эту речку вброд –
Тем с подругами было б проще
По пригоркам водить хоровод.
Можно было бы всласть шептаться:
На опушке стоит чудный клен,
С молодым дубом, может статься,
На свиданье сходить под уклон.
А ветер с нее рвет одежки,
Сердясь, затевает спор,
Она, извиваясь на ножке,
Пытается дать отпор.
Ни к чему подвенечное платье,
О любви и не смеет мечтать,
Только ива, как старая сватья,
Ей, сочувствуя, будет вздыхать.
Не дано ей судьбою венчанье,
В рощу белую не убежать,
Так и будет она под журчанье
Безутешною кроной качать.
А ветер с нее рвет одежки,
Сердясь, затевает спор,
Она, извиваясь на ножке,
Пытается дать отпор.
"КРУЖЕВНАЯ ДУША" – НАТАЛИ
/в ритме вальса/
Первый бал Натали Гончаровой:
Зал затих, красотою сражен,
Ожила акварель Соколова,
Пушкин шепчет: "Психея! Бутон..."
Натали! Натали!
"Кружевная душа" - Натали
Перст любви - то любовное скерцо,
И дуэтом сольется житье.
Ты похитила Пушкина сердце,
Обменяла его на свое.
Натали! Натали!
"Кружевная душа" - Натали
Петербург! Блещут царские залы,
И красавицей первой Москвы
Украшали придворные балы
И прозвали Венерой Невы.
Натали! Натали!
"Кружевная душа" - Натали
Был триумф красоты, как вериги:
Царь твоей не добился любви,
И вплели твое имя в интриги,
А супруга в могилу свели.
Натали! Натали!
"Кружевная душа" - Натали
Вмиг исчез круг поклонников тесный,
И сгоревшей звездою вдали
Затерялся твой облик небесный,
Несказанной красы Натали.
Натали! Натали!
"Кружевная душа" - Натали
Опаловый свет
Там, где опаловый свет,
Лунную сеет жуть,
Под светлячками планет
Мне не дано уснуть.
Соло своё соловей
Дивно вплетает в ночь,
В кружеве белых ветвей
Гонит дремоту прочь.
Сеет, сеет, сеет
Селена опаловый свет,
Сладкой истомой веет,
Но рядом тебя уже нет.
Души ночами бродят,
И в хороводе звезд
Каждая нишу находит,
Точно гнездовье дрозд.
Даже светила тленны –
Сыплется звездный душ,
В мертвом сиянье Селены
Идет похищение душ.
Сеет, сеет, сеет
Селена опаловый свет,
Сладкой истомой веет,
Но рядом тебя уже нет.
Сухоцветы
От любви угасшей след,
Запоздавший комплимент,
Не фиалки, не гвоздики –
Сухоцветы.
В них застывшая печаль,
Негатив цветов – как жаль!
Будто высохшие страсти –
Сухоцветы.
Лета прошлого привет –
Тонко собранный букет,
Сохранивший горький запах, -
Сухоцветы.
Эти бывшие цветы –
Эхо канувшей мечты,
От которой лишь остались
Сухоцветы.
Повторяю вновь и вновь:
Ты вернись, моя любовь!
Не дают тебя забыть
Сухоцветы.
Будет новая весна,
Вся цветами убрана,
До морозов позабудем
Сухоцветы.
Золоченая птица надежды
Золоченая птица надежды,
Как никчемна твоя мишура,
Драгоценные скинешь одежды,
А под ними убогость пера.
О, надежда, глоток упоенья,
Наш мучительно-сладкий недуг,
Никому не даешь исцеленья,
Бесполезный, но преданный друг.
Чем моложе мы, – слаще надежды,
И парим в ожиданье побед,
Верят умницы, верят невежды
В ожидаемый глупый бред.
О, надежда, глоток упоенья,
Наш мучительно-сладкий недуг,
Никому не даешь исцеленья,
Бесполезный, но преданный друг.
Умирает надежда последней,
Но пока жизнь листает года,
Даже если диагноз смертельный,
Допускаем: а вдруг? Но пока
О, надежда, глоток упоенья,
Наш мучительно-сладкий недуг,
Никому не даешь исцеленья,
Бесполезный, но преданный друг.
Цыганское счастье
Велико ли счастье цыганское?
Да словно золото магаданское.
Ты сперва попробуй, добудь его:
От богатства – дым, больше ничего.
Цыгана при встрече узнаешь везде:
Талам бахтале! Талам бахтале!
Садись, дорогой! Коль смогу, подвезу
И всем поделюсь, и от смерти спасу.
Вьются стежки-дорожки по всей Руси,
Жизнь нашу бездомную, Бог, спаси!
Ездим мы за счастьем туда - сюда,
Золота – крупинка, беды – вода.
Цыгана при встрече узнаешь везде:
Талам бахтале! Талам бахтале!
Садись, дорогой! Коль смогу, подвезу
И всем поделюсь, и от смерти спасу.
Тонкий стан, платком опоясанный,
И каскад кудрей, в узел связанный,
Вместо глаз звезды две украдены,
Девки у цыган – виноградины.
Цыгана при встрече узнаешь везде:
Талам бахтале! Талам бахтале!
Садись, дорогой! Коль смогу, подвезу
И всем поделюсь, и от смерти спасу.
А цыгане – славные мужики,
На ногах фасонные сапоги,
Как гитару смуглой возьмут рукой.
Все! Тебе конец – унесут покой.
Цыгана при встрече узнаешь везде:
Талам бахтале! Талам бахтале!
Садись, дорогой! Коль смогу, подвезу
И всем поделюсь, и от смерти спасу.
Чужая вина
Низкий поклон всем,
кто воевал в Афганистане
и Чечне
Помню, как началось: солнце в небо впилось,
Раскаленным свинцом пролилось,
Мы идем по пыли, от России вдали,
Сверху плачет наш Спас на крови.
Ты прости меня, мать, послан я убивать,
В кишлаках моджахедов искать.
И прости меня, Бог, отвертеться не мог,
Исполняя проклятый свой "долг".
Я вернулся с войны с чувством горькой вины
И прибавил родне седины,
Ночью "черным тюльпаном" пикирует страх:
Снятся парни в свинцовых гробах.
Всем теперь я чужой, с убиенной душой,
И все чаще дружу с анашой.
Я кричу по ночам, сердце жутко болит,
Сожалею, что не был убит.
Мать Россия-страна безнадежно больна
И гражданскою стала война,
Продолженьем Афгана - террор и Чечня,
Пули все рикошетят в меня.
Стрижи вернулись
Когда тепло пришло, стрижи вернулись,
И чувства нежные в душе проснулись.
От спячки люди, наконец, проснулись
И улыбнулись: стрижи вернулись!
Стрижи, стрижи! Ну что вам наши этажи?
Какие в небе виражи! Стрижи, стрижи…
Глаза янтарные раскрыло лето,
Лучами жаркими земля согрета,
В зеленый бархат все вокруг одето.
Как много летом любви и света!
Стрижи, стрижи! Ну что вам наши этажи?
Какие в небе виражи! Стрижи, стрижи…
И нам навстречу небеса качнулись,
Мы, словно птицы, тоже встрепенулись,
Как ветви, руки к солнцу потянулись.
Какое чудо! – стрижи вернулись.
Стрижи, стрижи! Ну что вам наши этажи?
Какие в небе виражи! Стрижи, стрижи…
Серпом крыла написано либретто.
Земные ангелы – поклон за это.
Вы пробудили и во мне поэта –
Я вместе с вами витаю где-то.
Стрижи, стрижи! Ну что вам наши этажи?
Какие в небе виражи! Стрижи, стрижи…
Вновь весна
Вновь весна – и сердце пляшет.
Ни сомненья, ни тоски.
На сирень присели греться
Холеричные жуки.
Бабочки картинно вьются,
Красота – со всех сторон.
Не справляется с нагрузкой
Мой убогий лексикон.
УТРО МАЙСКОЕ ПРОСТУДИЛОСЬ
Утро майское простудилось,
Иней выбелил борозду.
Солнце с неба лениво стирает
Альбу - утреннюю звезду.
Как бушуют черемух кисти!
И последние холода
Подстрекают не без корысти
Вспомнить греющие слова.
Чтоб в словах заискрилось солнце,
Неотступно пришла весна.
И фиалки мои на оконце
Распахнули глаза после сна.
Чтобы высыпал на лужайке
Первоцветов нарядный рой,
И с щемящим курлыканьем стая
Журавлей завернула домой.
Чтобы вновь оживились пашни,
Одуванчики двинули в рост.
Стал нарядным и вовсе не страшным
Даже серый угрюмый погост.
Ландыш
Лесное чудо - майский ландыш
На ножке тоненькой стоит
И источает нежный запах,
А если вслушаться - звенит.
Цветок - природы совершенство,
Бубенчиков белейших ряд
И лицезреть одно блаженство
Их ненавязчивый наряд.
Но вольный ветер очень скоро
Домчит нас до грибной поры,
И вместо чашечек жемчужных
Повиснут красные шары.
Потом листва на землю ляжет
И эти шарики прижмет,
Глядишь, сквозь зимние сугробы
Здесь новый ландыш прорастет.
Я забреду на ту поляну,
Куда спешу не первый год,
И там, где цвел душистый ландыш,
Белеет целый хоровод.
Шмель
Вот оно, природы совершенство:
Яркий шмель, повисший на цветке,
Стонущий от сладкого блаженства
В радужном и терпком парнике.
Он, тяжелой брошью ствол сгибая,
Ни один бутон не обойдет,
Лепестки ненужные сдвигая,
Жадно поцелует прямо в рот.
Сад, познавший оплодотворенье,
Обомлел, истомою дыша,
Наслаждаясь важностью мгновенья,
Молча поощряя малыша.
Рубцов и Есенин
В стае вновь прилетевших скворцов
Над лугами снуют ваши тени,
Вологодский поэт Рубцов
И рязанский поэт Есенин.
Нет, ушедший поэт не прах,
Дух его на земле нетленен.
Средь ликующих в небе птах –
Златоусты Рубцов и Есенин.
Как нельзя усмирить любовь
И поставить Кармен на колени,
К небесам сквозь угар и кровь
Вознеслись и Рубцов, и Есенин.
Зима
В пышных юбках белоснежных
Величава и нема,
Легкой поступью неспешно
С облаков сошла Зима.
Повертелась перед гладью
Скованных морозом вод,
И, позвав поземку-сватью,
Закружила хоровод.
В этом царстве Берендея
Стало чисто и светло,
И мерцает, индевея,
Серых глаз ее стекло.
Зимний сон
Накинув шапки набекрень,
Зарылись в синий снег избушки,
Глядят сквозь редкую вуаль
Курчавые берез верхушки.
И пахнет свежий снег арбузом,
А чистота – ну хоть молись…
Из труб лиловые спирали
Лениво уплывают ввысь.
Все спит под снежным одеялом,
Природа мудрая молчит.
Один трудолюбивый дятел
Забыв про сон, сосну долбит.
Луна
Чем дальше в зиму, тем чернее ночи,
И вот уже зари сомкнулись очи,
Спровадив краткий день, взошла луна,
Незыблема, всевластна и полна.
И утомившись от ночного бденья,
Она увидела притихшие селенья,
Дымки из труб, наплывами снега,
Наметанные вьюгой, как стога.
Когда, кому луна дала обет
Из ночи в ночь могильный сеять свет,
Толкать людей на низкие грехи
И вдохновлять поэтов на стих…
Творческая ночь
Шепнула ночь: ”Дерзай! Пора!”
Сюжеты высветила четко.
И в рифму щелкают слова,
Как бусы на монашьих четках.
А за окном глухая тишь,
Шуршит лишь под рукой бумага,
Да непоседливая мышь
В углу скребется, бедолага.
И ни души со мною нет,
Вот даже кот ушел к подружке.
И караулит мой рассвет,
Скучая по теплу, подушка.
А сон беспечно канул прочь,
В окно луна глядит, белея.
Какая творческая ночь! –
Завидую сама себе я.
Но первый луч пронзит сосну –
Вернется Васька от подружки.
Кыш, вдохновенье! Дай усну,
Лаская бархатные ушки.
Русское поле
Поле русское, сердцу близкое,
Куликово ли, Бородинское…
Ты впитало дожди небывалые:
То соленые, то кровавые.
Где пролился пот – полынок седой,
Кровь солдат спеклась киноварью зорь,
Сумрак черных туч – не идиллия,
Грозовые пейзажи Васильева.
И крестьянский труд,
И солдатский гнев,
И вобравший боль
Вековой напев.
Запах свежих трав,
Тропка узкая –
В вечной памяти
Поля русского.
Как жаль
Шутя, проскочило короткое лето,
Цветного сиянья уж песенка спета,
Пестреет листва, как цыганская шаль,
И тянутся птицы на юг. Как жаль!
Как жаль, что колотится ветер в ночи,
Что зыблется свет, как в огарке свечи,
И летние грезы сменяет печать
Седого предзимья. Как жаль! Ах, как жаль…
Ау!
Вроде только вчера еще роща цвела,
А уж желтую ленту береза вплела.
И все чаще в бору поутру
Грибников перекличка: ау!
Вот и жизнь ускользнуть поспешает,
Организм, как все в мире, ветшает,
Тает легкий туман, как грезы,
А с кустов льются росные слезы.
По привычке и я в глухомань заберусь,
Из колоды холодной водой оботрусь –
И опять буду эхо ловить на лету:
Жизнь! Куда ты? Вернись! Ау-у-у!
Бабье лето
Бабье лето на дворе.
Посмотри в окошко:
Там, прощаясь навсегда,
Машет лист ладошкой.
Пляшут в небе паутин
Золотые нитки.
И калиновый кармин,
И грибы в избытке.
Сон-трава
Не цветы, а лапушки: бархатные донца,
А внутри у каждого - крошечное солнце.
Стой! Не рви! Не уподобься рыночной барыге.
Эта прелесть оказалась тоже в Красной книге.
На колени опустись: присмотрись получше.
Где такую радость ты еще получишь?!
У природы-матери мы и так в долгу,
Не оставь пустыню на родном лугу.
Ромашки
На поле, из-под тьмы лесной,
Шагнули васильки и кашки,
Но неподкупной чистотой
Пленили белые ромашки.
Смотрю в желтки цветочных глаз,
В ресниц их белое круженье –
Я не сорву вас, не предам.
Спасибо вам за вдохновенье!
Летнее утро
В деревне под Москвой, у мамы,
Под перекличку петухов
Мои ступни играют гаммы
По старым клавишам мостков.
Приятно освежая тело,
Молочный ластится туман,
В лесу все ожило, запело,
Сочится от цветов дурман.
От горизонта отделился
Светила раскаленный шар -
И в тихой води отразился
Дорожкой пробежавший жар.
Прошли ближайшую опушку
Прямолинейные лучи,
Над ветхой луковкой церквушки
Возню затеяли грачи.
В такое утро веришь в вечность
И в неслучайность бытия,
Понятна даже бесконечность,
Где множество таких, как я.
Гроза
Вся словно нежить из кошмара,
Клубясь, беснуясь и урча,
Несется черная отара,
Громами адскими звуча.
Внезапно навалился холод –
И зябко вздрогнула земля.
Удар! – как по железу молот –
И в корчах взвились тополя.
Еще порыв – и новый сполох
Уже полнеба охватил,
Окрестность озверевший молох
К безумию приговорил.
И как осколки чьей-то жизни
Вдруг сыпанул по жести стэп,
Все взвыло, как на горькой тризне,
Покрытый тучей день ослеп.
Дождь
Уже неделю плачет небо,
И зябко ёжатся кусты.
Прибитые тяжелой влагой
Головки свесили цветы.
Все то же серое оконце,
Все тех же капель перелив,
И дождевой завесы струи
Свивают жалобный мотив.
И сеет бесконечный дождик,
И душу отравляет мне,
Похожие слезинки льются
И по стеклу, и по щеке…
Ильин день
Сначала робко громыхнуло,
Озоном грозовым пахнуло,
И жар сменившая прохлада –
Невыразимая услада.
Потом все в недрах сотряслось.
И ливнем небо пролилось.
На лужах вспухли плавуны,
Нарядные, как галуны.
Сквозь струи – солнечные спицы.
Пророк Илья на колеснице
Восславит август в день второй –
И сгинет следом за грозой.
В мастерской души
Дарит солнце луч
каждой веточке,
А печаль живет
в каждой клеточке.
Почему живет? –
ты хоть мне скажи
Все темным-темно
в мастерской души.
Жить с тоской в груди
мне одной невмочь
Будто ясный день
вдруг застила ночь.
Хоть бы кто пришел
разогнать тоску,
Веры бы плеснул,
как в жару кваску.
