Современная брянская литература.

Николай ИВАНОВ

Николай Иванов родом из села Старчево Суземского района. После восьмилетки поступил в Московское суворовское училище, затем закончил факультет журналистики Львовского политучилища. Служил в воздушно-десантных войсках, воевал в Афганистане. Ныне - полковник налоговой полиции.
Автор более 15 книг прозы. Работает в жанре остросюжетного романа.
Член Союза писателей России.
Предлагаемый отрывок - из нового романа о события 1991 года.

ЗАКОН КРОКОДИЛА

Перед самым распадом СССР мне, лейтенанту Никите Ивашову, поставили в личном деле красный штамп: "Известен противнику".
Обиднее всего, что лично я сам нигде не засветился и собирался свято исполнять главный принцип контрразведчика:
Увидел - молчи.
Сказал - не пиши.
Написал - не подписывай.
Подписал - откажись.
То есть я-не я, и что такое КГБ - вообще понятия не имею.
Но какая-то сволочь из Управления кадров переметнулась к американцам. Мгновенно на всех, с кем соприкасался предатель или чьи личные дела брал в свои поганые руки, ставился жирный крест. В виде того самого красного штампа, после которого работа за границей не светила контрразведчику ни при каких обстоятельствах.
"Проштампованный" народ поник, заскулил, стал приглядывать новые должности. Меня попытались переманить аналитики, но носить пусть и умные, но бумажки по лубянским кабинетам не прельщало, и через бывших однокашников я предложил свои услуги армейскому спецназу.
- Зачем? - попытался отговорить дружок Юрка Черемухин, точно так же засветившийся, но остающийся на Лубянке работать с архивом. Ему спецназ не выгорал из-за минус пять на каждый глаз, поэтому он, как и в курсантские годы, старался прикрыть свой физический недостаток излишней грубоватостью: - Ветра в заднице много?
- Хорошо, что Бога нет, а то бы он тебя наказал, - успел щелкнуть я
по носу будущего архивариуса прежде, чем тот отпрянул, придерживая
чуть великоватые для него очки. - Давай лучше не теряться.
Меня в новом ведомстве, естественно, основательно помурыжили по части моих оперативных и физических способностей. Я без денег и без документов забрасывался на машинах и в самолетах в какие-то леса с задачей выбраться на трассы и вернуться в Москву. Я стрелял, плавал, дрался, изучал дельтаплан и парашют, боевую машину пехоты и малую саперную лопатку. Учился давить отвращение, когда заставляли жевать всевозможных личинок, извлеченных из-под коры деревьев. Спал привязанным к тем самым "санитарно обработанным" деревьям. Делал самому себе уколы. Утром мины обезвреживал, а вечером подрывал ими опоры мостов или цистерны. Отцеплял на ходу вагоны поезда...
Но испытания выдержал и меня в итоге представили разведзверям ГРУ - Главного разведывательного управления Генерального штаба. И сразу в группу дальней заброски, элиту спецназа.
- У нас в ГРУ много своих законов. Но уясни главный - закон
крокодила, - полагая, что я обязательно должен знать его, предупредил "кап-раз" - грузный капитан первого ранга с совершенно седыми усами, дававший мне окончательное "добро" на службу. - Никогда не ходи по тропам, где однажды уже ступал. Зашел в одном месте - выйди в другом.
В широком смысле - не дай поставить на себя капкан. Знаешь, как ловят крокодилов?
Вскинул голову, а на круглом лице самодовольная улыбка: откуда вам, на Лубянке, знать настоящее боевое искусство.
- Он возвращается в реку обязательно по тому пути, по которому выполз на берег. Охотники за их шкурами и вкапывают там ножи, о которые несчастные и глупые рептилии распарывают себе брюхо.
Основным предметом обучения оказалось так называемое страноведение - изучение государств, где мы в силу каких-то обстоятельств могли очутиться. Лекции читали офицеры, иногда сами ни разу не покидавшие Москву, но "свою" страну прощупывавшие не только вдоль и поперек, но вглубь и ввысь - в какой мечети какой мулла служит, кто любимая жена у наследного принца и когда она забеременела, сколько лошадей или верблюдов у владельца центрального рынка, - и так по каждому городу и более-менее значимому поселку по нашему южному направлению. Сведения, надо полагать, обновлялись постоянно. Если спутник засекал какую-то новую постройку, резиденту шла шифрограмма: доразведать объект. Появлялась новая трасса - куда ведет и что соединяет? В местной прессе упомянули на первой полосе новое имя - кто такой? Восторженные туристы совершенно случайно засняли панораму стратегических объектов - а давайте сделаем привязку к аэрофотосъемке. Подобной сетью опутывался весь мир, и страноведы, собери их вдруг вместе, способны рассказать практически все о земном шаре увлеченнее и глубже телевизионного Сенкевича. Разве что не коснулись бы, наверное, Антарктиды. А там черт его знает, не стану ничего гарантировать.
Первое серьезное испытание не заставило долго ждать и пришлось на
"Бурю в пустыне", то есть войну в Персидском заливе американцев против Ирака в начале девяностых годов. У нас у самих в стране шел уже полный раздрай, и не знаю, чем думали советские политики и чьи интересы блюли, потому что наш спецназ вдруг запрягли в упряжку к янки: участвовать в совместной морской блокаде Ирака, досматривая идущие к ним суда. Месить говно в сметане. Потому что черновую работу спихнули нам, а америкосам оставалось лишь принимать наши доклады, самим оставаясь как бы чистенькими: мы ни при чем, это русские ищейки лазят в ваших трюмах.
Лазить послали как раз нашу группу. Скорее всего потому, что в командирах ходили преимущественно моряки. Мы подлетали на вертолетах к обнаруженному в море судну, по фалам скользили на палубу и принимались щупать тюки и нюхать углы. Экипажи презрительно глядели на нас, а мы, опуская от стыда головы, докладывали по рации сидящим в вертолетах американским офицерам:
- Судно осмотрено, груз стратегического значения не имеет.
О-о, и как плевались, оставаясь одни. Как поносили даже не звездно-полосатый флаг, а Москву, улегшуюся калачиком на этом полотнище...
Кулаком стукнул я сам, когда при очередном осмотре нашел в темной и тесной утробе ветхого рыбацкого суденышка ящики из-под зенитных снарядов. Ирак отбивался от американской авиации из последних сил, и боеприпасы ему были необходимы не меньше, чем нам чувство гордости за собственную страну. На этот раз на палубу спустился и американский подполковник: боюсь, какая-то наводка на подозрительное судно все же к ним прошла. Глянул высокомерно на меня, вылезшего из трюма: что там?
- Груз стратегического значения не имеет, - даже не отдав честь, процедил я.
- Перепроверить! - перевели мне его команду, которую янки отдал, не соизволив даже вытащить изо рта сигару. - И снова доложить.
- А пошел он... - и далее так, как умеем мы, офицеры, в сильном раздражении.
Подполковник побагровел, выдавая прекрасное знание русского языка. Выхватил сигару, подошел вплотную. Тыча ею мне в грудь, процедил:
- Ты - еще раз!
До меня не сразу дошло, что отдал он команду на моем родном языке. Ни хрена себе! Так они здесь нас еще и за чмо болотное держат!
Мне ни вожжа под хвост не попала, ни водки я не перепил, ни на солнце не перегрелся. Но тоже шагнул навстречу, смяв воткнувшуюся в спасательный жилет сигару:
- Еще раз тыкнешь - узнаешь температуру воды за бортом. Это ты тоже, надеюсь, понял.
Еще как понял! Глаза сначала кровью налились, вспучились, потом сузились. А мне что бык, что японец. Так и замерли, сжав кулаки, на палубе не скажу какого кораблика: я - тогда еще лейтенант, и америкос в подполковничьих погонах. Рыбаки во главе с капитаном ждали своей участи на носу корабля, зато наши разведзвери вмиг разделились и оказались одни за моей спиной, другие у подполковника. Вскинулись автоматы. Бунт. На чужом суденышке, на чужой войне СССР, кажется, впервые за последние годы выпростал коготки. "Наверх, вы, товарищи...".
Но сумасбродного демарша оказалось достаточно, чтобы янки дрогнул. Несмотря на кружащие в воздухе вертолеты, главенствующую должность, не посмел перепроверить трюмы или послать меня туда же, где сам только что оказался. Мертвецки бледные рыбаки-контрабандисты глядели на меня, как на Бога, и я сказал себе тогда: никогда, нигде и ни перед кем больше не опущу голову. Я - советский офицер. И плевать на иное.
Меня за америкоса, естественно, по головке не погладили, и из Персидского залива срочно выслали. Но одновременно с этим, пусть и втихаря, еще одну звездочку на погоны досрочно бросили. Так поверил, что, несмотря на предательство на самом вверху, остаются люди, которые продолжают сражаться за интересы Отечества.
А тут уже подкатывал август 91-го со своим благородным, но бездарным ГКЧП. И нашу "персидскую" группу в полном составе вдруг затребовал к себе "капраз".
- Я не стану потом спрашивать, как вы это сделали. Но дурость требуется пресечь, а жертвы исключить, - начал с непоняток "капраз", кося глаз на верхний левый угол карты, где ютились заморышами прибалтийские республики. - А теперь слушайте.
И далее - теперь уже жесткая и конкретная задача, суть которой повергла сначала нас в шок. В одном из прибалтийских городов - снова не стану говорить, в каком именно, дабы не подпасть вместе с ГРУ под какой-нибудь подконтрольный западными спецслужбами международный трибунал, - планировался массовый митинг с основным лозунгом "СССР - оккупант". Оставим потомкам вопросы присоединения прибалтов - их референдумы, просьбы о вступлении в Союз. Не станем ворошить даже то, что все годы советской власти Прибалтике единственной из всех союзных республик разрешили не перечислять деньги в союзный бюджет, а пускать их на развитие собственной инфраструктуры. Плюс получая при этом из Москвы еще и дотации в ущерб исконно русским городам, - ладно, Бог им судия, ныне орущим, что якобы они кормили Россию. Лаять - удел шавок..
Суть же новейшей истории и участия в ней нашей группы сводилась к более подлому, задуманному непонятными прихлебателями: используя массовые волнения на предстоящем митинге, спровоцировать столкновения. И уже под них ввести в регион войска, объявив чрезвычайное положение.
- Если там, - "кап-раз" поднял взгляд сначала вверх, что могло означать Кремль, потом перевел его на меня, как на недавнее олицетворение Лубянки, -не могут найти более цивилизованного выхода из ситуации, мы обязаны спутать все карты. С обеих сторон.
Для людей сведущих никогда не являлось секретом то, что ГРУ и КГБ жили как кошка с собакой, стремясь первыми добежать до Генерального секретаря или потом уже Президента с добытой информацией. Первый отрапортовал - ты и отличился. Но чтобы самим замахнуться на Кремль... Неужели власть настолько слаба и недальновидна, что ею можно манипулировать и управлять из какого-то кабинета на Полежаевке?
- Я не стану спрашивать, как вы это сделали, - повторил "кап-раз" и отпустил из кабинета.
Лично я почему-то мало сомневался, что задача снова окажется связана с водой, раз нами рулят моряки. И не ошибся.
- Берем водозабор, - после некоторого раздумья отдал приказ командир группы. Взяли. Проникли туда, куда и мышь не могла просочиться незамеченной. Химики с биологами заранее рассчитали дозу, мы влили необходимые компоненты в резервуары, и к обеду вместо митинга город сел на унитазы. Ни лозунгов тебе, ни столкновений, ни чрезвычайного положения. Прибалты бесились, Москва недоумевала. А сделать все красиво и непонятно для окружающих - каллиграфический почерк ГРУ. Ситуацию вроде спасли, а... а Прибалтика все равно ушла. Союз ушел. Пены наверху оказалось настолько много.
Последним моим "прости-прощай" Советскому Союзу оказалось еще более дерзкое и нелегальное действо. По спасению агентурных списков из архивов Лубянки.
Когда по телевизору показали, как к памятнику Дзержинскому подогнали кран и Железному Феликсу набросили на голову петлю из троса, я в недобром предчувствии позвонил в Комитет Юрке Черемухину:
- Как у вас?
- Только что не лезут в окна. - И с неожиданной надеждой, которой минуту назад у него не было вообще, попросил: - Ты можешь быстро подскочить?
Особо быстро не получилось: толпы людей бродили по Москве и слюнявили в объятиях друг друга.
Юрка встретил меня на тыльных воротах, протянул в узкую щель внутрь двора.
- Здесь загружено полторы тысячи личных дел агентов и находящихся в разработке фигурантов, - Черемухин кивнул на грузовик-фургон с надписью "Хлеб". Рядом на асфальте валялись выброшенные лотки, что говорило об истинном, а не камуфляжном предназначении машины. - Надо прорваться на спецобъект. Иначе представляешь, что будет?
Представить списки агентов в газетах было не сложно. А ведь наряду с обыкновенными стукачами в картотеках имелись имена тех, кто предупреждал о терактах, безалаберности, антисоветчине. Кого внедряли в преступные группировки и подсаживали в тюремные камеры к воровским авторитетам, убийцам и насильникам. "Подбрасывали" к иностранным посольствам. Кто закрывал каналы с наркотиками. Обычное явление при сборе информации, худо-бедно, но существующее во всех странах мира. Государство обязано защищать свои интересы, а не размазывать самое себя в угоду даже самым крикливым горланам-главарям.
Вот в первую очередь от таких и спасал имена негласных сотрудников Юра.
- Рядом поедешь?
- Не рядом, а за рулем. Стащить с шеи галстук, оторвать козырек у кепи и, извозив ее по пыльному колесу, нахлобучить на самые глаза, засучить рукава рубашки и бросить в зубы сигарету, - и чем я не водила из пятого или четырнадцатого автопарка? А очкарик рядом - это бухгалтер с накладными на хлеб.
Ворота медленно отворились. Навстречу уже бежали ретивые мальчики, разогретые митингом. Но я, как и полагается водиле из пятого или четырнадцатого автопарка, выплюнул им под ноги бычок, дал по газам и покатил в противоположную от низложенного Феликса сторону.
За городом Юрка попросил уступить место за рулем. А потом и вообще вылезти из машины и подождать его возвращения на дороге. Я хотел обидеться, но вовремя остановился: не в бирюльки играем. Напялил Черемухе кепи и, снимая с него самого чувство вины, поторопил:
- Туда и обратно.
Грузовик неуверенно дернулся, рывками набрал небольшую скорость и скрылся в незаметный поворот среди только-только начинающих желтеть кленов. Спецобъект - он и есть спецобъект, для посторонних глаз не предназначенный.
Зато разгрузился и вернулся достаточно быстро.
- Надо в Зеленоград, - высунулся через опущенное стекло кабины Юрка.
Зеленоград слыл самой демократической зоной Москвы - именно оттуда приезжали на митинги самые многочисленные и воинственные колонны с зелеными полотнищами транспарантов. Победа над ГКЧП могла только добавить им агрессивности, и Юрка подтвердил это через несколько километров, кося глаза на чудища танков, стоявших сбочь трассы:
- Начальник местного отдела ФСБ получил сведения, что с минуты на минуту ожидается штурм его здания. Просит помочь вывезти архивы.
- А что, на все ФСБ - ты один? С украденной хлебовозкой?
Черемыхин вздохнул, подержался за дужку очков. Ему было стыдно за контору, еще вчера приводящую в трепет весь мир, но у себя в стране вдруг оказавшуюся в растерянности. Но я тоже числился в выходцах из Лубянки, и он исповедался:
- Знаешь, что я увидел в нашем туалете перед твоим звонком? Я увидел там генерала. Он рвал какую-то рукопись, бегал по толчкам и спускал в них обрывки. Грешным делом подумал, что уничтожаются документы, но оказалось, он расправлялся с рукописью собственных воспоминаний. Где поносил демократов. Вот таким нынче стало КГБ, Никита...
Зря Юрка стыдился - я сам пригнул голову: чай, погоны получал в Комитете. Не знал, что творилось на данный момент в ГРУ, но если и там вершится подобное, то куда возвращаться и кому верить?
Зеленоградского комитетчика нашли мятым, небритым и, кажется, под градусом. Скорее всего, не оставлял здания все три путчевских дня. Увидев нас, сразу обмяк: так бывает, когда приходит уже не ожидаемая помощь. И чтобы вывести капитана из прострации, я на птичьих правах начальника поинтересовался:
- Сто грамм есть?
Бутылка с остатками стояла под столом - зеленоградец лишь опустил за ней руку вниз. Но за закуской пришлось идти в угол, где качнул в приветствии залепленным наклейками лбом холодильник, потерявший в переездах переднее резиновое копытце. Душа его распахнулась хотя и со скрипом, но широко и светло: чем богаты, то - ваше.
Щедрость оказалась понятой, когда на ржавых решетках обнаружились одна лишь маслянистая банка из-под тушенки с ломтиками пожелтевшего жира и надломленные, покрытые инеем кусочки хлеба на одноразовой тарелке. Капитан поразмышлял над малостью закуски, потом ножом наковырял в морозилке кусочки пахнущего рыбой льда и вывалил их рядом с хлебом.
Тостов на произносили, но разносервизные, почерневшие от чая чашки сдвинули - не на поминках. И вместе с обжигающим жаром оказавшегося в бутылке спирта, затушенным не менее обжигающим льдом, Василий обрел способность действовать.
- Значит, так. Предлагаю: то, что не очень существенно, тайно перебросить в ментовку, с начальником отношения нормальные. Но мешков семь надо бы вообще сжечь.
Я представил огромный костер в лесу, на свет которого наверняка подскочат какие-нибудь вояки из тех же танков, что опоясали Москву. И неизвестно, кто окажется командиром. К сожалению, желающих заработать звезду на плечи или звезду на грудь исключать в нашей ситуации не приходилось.
- Открытое место не желательно, - похоронил я чью-то удачу. Сквозь
нас халява не пройдет...
Капитан макнул в жир скрюченный от возраста и холода кусочек хлеба, посмаковал прилипшие к нему желтые крошки. Подумал. Потянулся к телефону, одновременно доставая из наружного кармашка пиджака задрипанную записную книжку со множеством вложенных в нее записочек. Найди такую на улице, ни за что не поверишь, что она принадлежит главному зеленоградскому контрразведчику. Но он отыскал в ней нужные цифры практически мгновенно - дольше набирал номер на таком же колченогом, как холодильник, аппарате:
- Борисыч? Узнаешь?.. Молодец. Что это ты на работе в такое время?.. Да-а, ситуация нестандартная. Слушай, подошли ко мне свою аварийку. И жди меня.
Котлы ТЭЦ - это хорошо, это надежно.
Борисыч сработал быстро. В спешке бросаем в желтый проем аварийки мешки, утрамбованные под завязку.
На воротах ТЭЦ нас встречал сам Борисыч - сухонький мужичок в тесноватом, в катышках на животе, полувере. Местному контрразведчику хозяин кивнул несколько раз, чем подтвердил свои какие-то прегрешения перед конторой.
- Надо сжечь, - кивнул на груз комитетчик. Икнул, поморщился от
рыбной отрыжки, но довел задачу до конца:
- Срочно. При нас. - Сделаем, - со вздохом, но согласился поделиться огоньком начальник ТЭЦ. - Подъезжайте к главному корпусу.
Главный корпус оказался нечем иным, как тюрьмой-ангаром для огромной глиняной избушки на металлических лапах, впаянных в бетон посреди зала. В ее оконцах бушевало пламя, но мощные газовые форсунки все продолжали и продолжали выжигать ей нутро. Бедная Баба Яга! Говорят, при матриархате она числилась жрицей и была прекрасной девушкой, а мужики не только переиначили ее в чудище, но вот теперь посягнули и на ее кров...
Василий, схватив мешок за короткий, схваченный сургучной заколкой чуб, первым потащил его по металлическим ступеням вверх, к смотровому лазу. Опечатанные в смертном саване документы, не желая мириться со своей обреченностью, цеплялись углами папок за стертые ступени, боковые прутья перил. Золотая Орда или инквизиция не тащили так людей на костры, как Василий, не обращая внимания на рваные раны мешковины, торчащие белые кости папок, кровавые пятна красных корешков-переплетов, в пьяной решимости взбирался к гудящей печи.
Около заслонки, больше похожей на окошко в тюремную камеру, уже возился Борисыч, металлическими штырями сдвигая накалившиеся запоры. Когда и я затащил свою ношу наверх, металлический квадрат с грохотом откинулся на спину. Изнутри полыхнуло, обдав нас жаром.
- Отлично, - порадовался Василий всепожирающей мощи огня.
Приподнял свой мешок, примерился и, последнее мгновение посомневавшись, все же швырнул его в огненный ад.
...Ночью мне снилась эта печь. В глазки видел, как корчатся, обугливаются фотографии из личных дел зеленоградских фигурантов. А полузнакомый генерал в это время бегал среди унитазов и дергал веревочки в сливных бачках. Выходила противная мелодия...
...Наутро я принес "кап-разу" рапорт. На увольнение.


Другие авторы...