Источники: 1) Личные сведения. 2) Сочинения Козьмы Пруткова*. 3) "Некролог Козьмы Петровича Пруткова" в журн. "Современник", 1863 г., кн. 1V, за подписью К. И. Шерстобитова**. 4) "Корреспонденция" г. Алексея Жемчужникова, в газ. "С.-Петербургские ведомости", 1874 г., N 37, по поводу изданной г. Гербелем "Хрестоматии для всех". 5) Статьи: "Защита памяти Козьмы Пруткова", в газ. "Новое время", 1877 г., N 892, и 1881 г., N 2026, за подписью: "Непременный член Козьмы Пруткова". 6) Письмо к редактору журнала "Век" от г. Владимира Жемчужникова, в газетах: "Голос", 1883 г., N 40 и "Новое время", 1883 г., N 2496. 7) Статья; "Происхождение псевдонима Козьмы Пруткова" г. А. Жемчужникова, помещена в "Новостях", 1883 г., N 20.

      Козьма Петрович Прутков провел всю свою жизнь, кроме годов детства и раннего отрочества, в государственной службе: сначала по военному ведомству, а потом по гражданскому. Он родился 11 апреля 1803 г.; скончался 13 января 1863 г.
      В "Некрологе" и в других статьях о нем было обращено внимание на следующие два факта: во-первых, что он помечал все свои печатные прозаические статьи 11-м числом апреля или иного месяца; и во-вторых, что он писал свое имя: Козьма, а не Кузьма. Оба эти факта верны; но первый из них истолковывался ошибочно. Полагали, будто он, помечая свои произведения 11-м числом, желал ознаменовать каждый раз день своего рождения; на самом же деле он ознаменовывал такою пометою не день рождения, а свое замечательное сновидение, вероятно, только случайно совпавшее с днем его рождения и имевшее влияние на всю его жизнь. Содержание этого сновидения рассказано далее, со слов самого Козьмы Пруткова. Что же касается способа писания им своего имени, то в действительности он писался даже не "Козьма", но Косьма, как знаменитые его соименники: Косьма и Дамиан, Косьма Минин, Косьма Медичи и немногие подобные.
      В 1820 г. он вступил в военную службу, только для мундира, и пробыл в этой службе всего два года с небольшим, в гусарах. В это время и привиделся ему вышеупомянутый сон. Именно: в ночь с 10 на 11 апреля 1823 г., возвратясь поздно домой с товарищеской попойки и едва прилегши на койку, он увидел перед собой голого бригадного генерала, в эполетах, который, подняв его с койки за руку и не дав ему одеться, повлек его молча по каким-то длинным и темным коридорам, на вершину высокой и остроконечной горы и там стал вынимать перед ним из древнего склепа разные драгоценные материи, показывая их ему одну за другою и даже прикидывая некоторые из них к его продрогшему телу. Прутков ожидал с недоумением и страхом развязки этого непонятного события; но вдруг от прикосновения к нему самой дорогой из этих материй он ощутил во всем теле сильный электрический удар, от которого проснулся весь в испарине. Неизвестно, какое значение придавал Козьма Петрович Прутков этому видению. Но, часто рассказывая о нем впоследствии, он всегда приходил в большое волнение и заканчивал свой рассказ громким возгласом: "В то же утро, едва проснувшись, я решил оставить полк и подал в отставку; а когда вышла отставка, я тотчас определился на службу по министерству финансов, в Пробирную Палатку, где и останусь навсегда!" - Действительно, вступив в Пробирную Палатку в 1823 г., он оставался в ней до смерти, т. е. до 13 января 1863 года. Начальство отличало и награждало его. Здесь, в этой Палатке, он удостоился получить все гражданские чины, до действительного статского советника включительно, и наивысшую должность: директора Пробирной Палатки; а потом - и орден св. Станислава 1-й степени, который всегда прельщал его, как это видно из басни "3везда и брюхо".
      Вообще он был очень доволен своею службою. Только в период подготовления реформ прошлого царствования он как бы растерялся. Сначала ему казалось, что из-под него уходит почва, и он стал роптать, повсюду крича о рановременности всяких реформ и о том, что он "враг всех так называемых вопросов!". Однако потом, когда неизбежность реформ сделалась несомненною, он сам старался отличиться преобразовательными проектами и сильно негодовал, когда эти проекты его браковали по их очевидной несостоятельности. Он объяснял это завистью, неуважением опыта и заслуг и стал впадать в уныние, даже приходил в отчаяние. В один из моментов такого мрачного отчаяния он написал мистерию: "Сродство мировых сил", впервые печатаемую в настоящем издании и вполне верно передающую тогдашнее болезненное состояние его духа***. Вскоре, однако, он успокоился, почувствовал вокруг себя прежнюю атмосферу, а под собою - прежнюю почву. Он снова стал писать проекты, но уже стеснительного направления, и они принимались с одобрением. Это дало ему основание возвратиться к прежнему самодовольству и ожидать значительного повышения по службе. Внезапный нервный удар, постигший его в директорском кабинете Пробирной Палатки, при самом отправлении службы, положил предел этим надеждам, прекратив его славные дни. В настоящем издании помещено в первый раз его "Предсмертное" стихотворение, недавно найденное в секретном деле Пробирной Палатки.  

      Но как бы ни были велики его служебные успехи и достоинства, они одни не доставили бы ему даже сотой доли той славы, какую он приобрел литературною своею деятельностью. Между тем он пробыл в государственной службе (считая гусарство) более сорока лет, а на литературном поприще действовал гласно только пять лет (в 1853-54 и в 1860-х годах).
      До 1850 г., именно до случайного своего знакомства с небольшим кружком молодых людей, состоявшим из нескольких братьев Жемчужниковых и двоюродного их брата, графа Алексея Константиновича Толстого,- Козьма Петрович Прутков и не думал никогда ни о литературной, ни о какой-либо другой публичной деятельности. Он понимал себя только усердным чиновником Пробирной Палатки и далее служебных успехов не мечтал ни о чем. В 1850 г. граф А. К. Толстой и Алексей Михайлович Жемчужников, не предвидя серьезных последствий от своей затеи, вздумали уверить его, чго видят в нем замечательные дарования драматического творчества. Он, поверив им, написал под их руководством комедию "Фантазия", которая была исполнена на сцене с.-петербургского Александринского театра, в высочайшем присутствии, 8 января 1851 г., в бенефис тогдашнего любимца публики, г. Максимова 1-го. В тот же вечер, однако, она была изъята из театрального репертуара, по особому повелению; это можно объяснить только своеобразностью сюжета и дурною игрою актеров. Она впервые печатается лишь теперь.
      Эта первая неудача не охладила начинавшего писателя ни к его новым приятелям, ни к литературному поприщу. Он, очевидно, стал уже верить в свои литературные дарования. Притом упомянутый Алексей Жемчужников и брат его Александр ободрили его, склонив заняться сочинением басен. Он тотчас же возревновал славе И. А. Крылова тем более, что И. А. Крылов тоже состоял в государственной службе и тоже был кавалером ордена св. Станислава 1-й степени. В таком настроении он написал три басни: "Незабудки и запятки", "Кондуктор и тарантул" и "Цапля и беговые дрожки"; они были напечатаны в журн. "Современник" (1851 г., кн. Х1, в "Заметках Нового Поэта") и очень понравились публике. Известный литератор Дружинин поместил о них весьма сочувственную статью, кажется, в журнале "Библиотека для чтения".
      Делая эти первые шаги в литературе, Козьма Петрович Прутков не лумал, однако, предаться ей. Он только подчинялся уговариваниям своих новых знакомых. Ему было приятно убеждаться в своих новых дарованиях, но он боялся и не желал прослыть литератором; поэтому он скрывал свое имя перед публикою. Первое свое произведение, комедию "Фантазия", он выдал на афише за сочинение какихто "X и Z"; а свои первые три басни, названные выше, он отдал в печать без всякого имени. Так было до 1852 г.; но в этом году совершился в его личности коренной переворот под влиянием трех лиц из упомянутого кружка: графа А. К. Толстого, Алексея Жемчужникова и Владимира Жемчужникова. Эти три лица завладели им, взяли его под свою опеку и развили в нем те типические качества, которые сделали его известным под именем Козьмы Пруткова. Он стал самоуверен, самодоволен, резок; он начал обращаться к публике "как власть имеющий"; и в этом своем новом и окончательном образе он беседовал с публикою в течение пяти лет, в дна приема, именно: в 1853 - 54 годах, помещая свои произведения в журн. "Современник", в отделе "Ералаш", под общим заглавием: "Досуги Козьмы Пруткова"; и в 1860 - 64 годах, печатаясь в том же журнале в отделе "Свисток", под общим заглавием: "Пух и перья (Daunen und Federn)". Кроме того, в течение второго появления его перед публикою некоторые его произведения (см. об этом в первой выноске настоящего очерка) были напечатаны в журн. "Искра" и одно в журн. "Развлечение", 1861 г., N 18. Промежуточные шесть лет, между двумя появлениями Козьмы Пруткова в печати, были для него теми годами томительного смущения и отчаяния, о коих упомянуто выше.
       В оба свои кратковременные явления в печати Козьма Прутков оказался поразительно разнообразным, именно: и стихотворцем, и баснописцем, и историком (см. его "Выдержки из 3аписок деда"), и философом (см. его "Плоды раздумья"), и драматическим писателем. А после его смерти обнаружилось, что в это же время он успевал писать правительственные проекты, как смелый и решительный администратор (см. его проект: "0 введении единомыслия в России", напечатанный без этого заглавия, при его некрологе, в "Современнике", 1863 г., кн. IV). И во всех родах этой разносторонней деятельности он был одинаково резок, решителен, самоуверен. В этом отношении он был сыном своего времени, отличавшегося сзмоуверенностью и неуважением препятствий. То было, как известно, время знаменитого учения: "усердие все превозмогает". Едва ли даже не Козьма Прутков первый формулировал это учение в означенной фразе, когда был еще в мелких чинах? По крайней мере, оно находится в его "Плодах раздумья" под # 84. Верный этому учению и возбужденный своими опекунами, Козьма Прутков не усомнился в том, что ему достаточно только приложить усерлие, чтобы завладеть всеми знаниями и дарованиями, Спрашивается, однако: 1) чему же обязан Козьма Прутков тем, что, при таких невысоких его качествах, он столь быстро приобрел и доселе сохраняет за собою славу и сочувствие публики? и 2) чем руководились его опекуны; развив в нем эти качества?

      Для разрешения этих важных вопросов необходимо вникнуть в сущность дела, "посмотреть в корень", по выражению Козьмы Пруткова; и тогда личность Козьмы Пруткова окажется столь же драматичною и загадочною, как личность Гамлета. Они обе не могут обойтись без комментариев, и обе внушают сочувствие к себе, хотя по различным причинам Козьма Прутков был, очевидно, жертвою трех упомянутых лиц, сделавшихся произвольно его опекунами или клевретами. Они поступили с ним как "сложные друзья", выставляемые в трагедиях и драмах. Они, под личиною дружбы, развили в нем такие качества, которые желали осмеять публично. Под их влиянием он перенял от других людей, имевших успех: смелость, самодовольство, самоуверенность, даже. наглость и стал считать каждую свою мысль, каждое свое писание и изречение - истиною, достойною оглашения. Он вдруг счел себя сановником в области мысли и стал самодовольно выставлять свою ограниченность и свое невежество, которые иначе остались бы неизвестными вне стен Пробирной Палатки. Из этого видно, впрочем, что его опекуны, или "ложные друзья", не придали ему никаких новых дурных качеств: они только ободрили его и тем самым они вызывали наружу такие его свойства, которые таились до случал. Одобренный своими клевретами, он уже сам стал требовать, чтобы его слушали; а когда его стали слушать, он выказал такое самоуверенное непонимание действительности, как будто над каждым его словом и произведением стоит ярлык: "все человеческое мне чуждо".
       Самоуверенность, самодовольство и умственная ограниченность Козьмы Пруткова выразились особенно ярко в его "Плодах раздумья", т. е. в его "Мыслях и афоризмах". Обыкновенно форму афоризмов употребляют для передачи выводов житейской мудрости; но Козьма Прутков воспользовался ею иначе. Он в большей части своих афоризмов или говорит с важностью "казенные" пошлости, или вламывается с усилием в открытые двери, или высказывает такие "мысли", которые не только не имеют соотношения с его временем и страною, но как бы находятся вне всякого времени и какой бы ни было местности. При этом в его афоризмах часто слышится не совет, не наставление, а команда. Его знаменитое "бди!" напоминает военную команду: "Пли!" Да и вообще Козьма Прутков высказывается так самодовольно, смело и настойчиво, что заставил уверовать в свою мудрость. По пословице: "смелость города берет", Козьма Прутков завоевал себе смелостью литературную славу. Будучи умственно ограниченным, он давал советы мудрости; не будучи поэтом, он писал стихи и драматические сочинения; полагая быть историком, он рассказывал анекдоты; не имея ни образования, и хотя бы малейшего понимания потребностей отечества, он cочинял для него проекты управления. - "Усердие все превозмогает!"...
       Упомянутые трое опекунов Козьмы Пруткова заботливо развили в нем такие качества, при которых он оказывался вполне ненужным для своей страны; и, рядом с этим, они безжалостно обобрали у него все такие, которые могли бы сделать его хотя немного полезным. Присутствие первых и отсутствие вторых равно комичны, а как при этом в Козыре Пруткове сохранилось глубокое, прирожденное добродушие, делающее его невинным во всех выходках, то он оказался забавным и симпатичным. В этом и состоит драматичность его положения. Поэтому он и может быть справедливо назван жертвою своих опекунов: он бессознательно и против своего желания забавлял, служа их целям. Не буль этих опекунов, он едва ли решился бы, пока состоял только в должности директора Пробирной Палатки, так откровенно, самоуверенно и самодовольно разоблачиться перед публикою.
       Но справедливо ли укорять опекунов Козьмы Пруткова за то, что они выставили его с забавной стороны? Ведь только через это они доставили ему славу и симпатию публики; а Козьма Прутков любил славу. Он даже печатно отвергал справедливость мнения, будто "слава - дым". Он печатно сознавался, что "хочет славы", что "слава тешит человека". Опекуны его угадали, что он никогла не поймет комичности своей славы и будет ребячески наслаждаться ею. И он действительно наслаждался своею славою с увлечением, до самой своей смерти, всегда веря в необыкновенные и разнообразные свои дарования. Он был горд собою и счастлив: более этого не дали бы ему самые благонамеренные опекуны.
       Слава Козьмы Пруткова установилась так быстро, что в первый же год своей гласной литературной деятельности (в 1853 г.) он уже занялся приготовлением отдельного издания своих сочинений с портретом. Для этого были тогда же приглашены им т р о е художников, которые нарисовали и перерисовали на камень его портрет, отпечатанный в том же, 1853 году, в литографии Тюлина, в значительном количестве .экземпляров****. Тогдашняя цензура почему-то не разрешила выпуска этого портрета; вследствие этого не состоялось и все издание. В следующем году оказалось, что все отпечатанные экземпляры портрета, кроме пяти, удержанных издателями тотчас по отпечатании, пропали, вместе с камнем, при перемене помещения литографии Тюлина*****, вот почему при настояшем издании приложена фотогиалотипная копия, в уменьшенном формате, с одного из уцелевших экземпляров того портрета, а не подлинные оттиски.

       Дорожа памятью о Козьме Пруткове, нельзя не указать и тех подробностей его наружности и одежды, коих передачу в портрете он вменял художникам в особую заслугу; именно: искусно подвитые и всклоченные, каштановые, с проседью, волоса; две бородавочки: одна вверху правой стороны лба, а другая вверху левой скулы; кусочек черного английского пластыря на шее, под правою скулой, на месте постоянных его бритвенных порезов; длинные, острые концы рубашечного воротника, торчащие из-под цветного платка, повязанного на шее широкою и длинною петлею; плащальмавива, с черным бархатным воротником, живописно закинутый одним концом за плечо; кисть левой руки, плотно обтянутая белою замшевою перчаткою особого покроя, выставленная из-под альмавивы, с дорогими перстнями поверх перчатки (эти перстни были ему пожалованы при разных случаях) .
       Когда портрет Козьмы Пруткова был уже нарисован на камне, он потребовал, чтобы внизу была прибавлена лира, от которой исходят вверх лучи. Художники удовлетворили это его желание, насколько было возможно в оконченном уже портрете; но в уменьшенной копии с портрета, приложенной к настоящему изданию, эти поэтические лучи, к сожалению, едва заметны.
       Козьма Прутков никогда не оставлял намерения издать отдельно свои сочинения. В 1860 г. он даже заявил печатно (в журн. "Современник", в выноске к стихотворению "Разочарование") о предстоящем выходе их в свет; но обстоятельства мешали исполнению этого его намерения до сих пор. Теперь оно осуществляется, между прочим, и для охранения типа и литературных прав Козьмы Пруткова, принадлежащих исключительно литературным его образователям, поименованным в настоящем очерке.
       Ввиду являвшихся в печати ошибочных указаний на участие в деятельности Козьмы Пруткова разных других лиц, представляется нелишним повторить сведения о сотрудничестве их:

      Во-первых: литературную личность Козьмы Пруткова создали и разработали три лица, именно: граф Алексей Константинович Толстой, Алексей Михайлович Жемчужников и Владимир Михайлович Жемчужников.
       Во-вторых: сотрудничество в этом деле было оказано двумя лицами, в определенном здесь размере, именно:
       1) Александром Михайловичем Жемчужниковым, принимавшим весьма значительное участие в сочинении не только трех басен: "Незабудки и запятки", "Кондуктор и тарантул" и "Цапля и беговые дрожки", но также комедии "Блонды" и недоделанной комедии "Любовь и Силин" (см. о ней в начальной выноске), и
       2) Петром Павловичем Ершовым, известным сочинителем сказки "Конек-горбунок", которым было доставлено несколько куплетов, помещенных во вторую картину оперетты: "Черепослов, сиречь Френолог******',
       И в-третьих: засим, никто - ни из редакторов и сотрудников журнала "Современник", ни из всех прочих русских писателей - не имел в авторстве Козьмы Пруткова ни малейшего участия.

13 января 1884 г.

---

* Сочинения Козьмы Пруткова сначала печатались исключительно в журн. "Современник" 1851, 1853 - 54 и 1860 - 64 годов (в 1851 году там помещены только три его басни, без подписи, в "Заметках Нового Поэта"). Впоследствии в первых 1860-х годах несколько (преимущественно слабейших) его произведений было напечатано в журн. "Искра"; а в 1861 г. была помещена в журн. "Развлечение", # !8, комедия его "Любовь и Силин". Затем и 1881 г. напечатана в первый раз в газ. "Новое время", # 2026, басня "Звезда и брюхо". Вот все издания, в которых были напечатаны сочинения Козьмы Пруткова.
В настоящее "Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова" вошло все, что было им когда-либо напечатано, кроме следующего: а) стихотворений: "Возвращение из Кронштадта", "К друзьям после женитьбы", "К толпе", эпиграмма о Диогене, то же о Лизимахе и басня "Пятки некстати", б) нескольких афоризмов, в) нескольких "выдержек из записок деда", г) комедии "Любовь и Силин" и л) проекта: "0 введении единомыслия в России". Из числа этих, не вошедших в настоящее издание произведений К. Пруткова, стихотворения, афоризмы и рассказы деда исключены им самим из подготовляющегося собрания его сочинений по их слабости; ком. "Любовь и Силин" исключена им потому, что была напечатана без его ведома, ранее окончательной ее отделки; а проект "о единомыслии" исключен издателями потому, что составляет служебное, а не литературное произведение К. Пруткова. Но, кроме напечатанных прежде сочинений Козьмы Пруткова, в настоящее издание вошло немало таких, которые еще не были в печати.

**. В "С.-Петербургских ведомостях" 1876 г. были напечатаны вымышленные сведения о Козьмее Пруткове, неправильно подписанные тоже фамилиею К. И. Шерстобитова.

*** В таком же состоянии духа он написал стихотворение "Перед морем житейским", тоже впервые печатаемое в настоящем издании.

**** Художники эти - тогдашние ученики Академии художеств, занимавшиеся и жившие вместе: Лев Михайлович Жемчужников, Александр Егорович Бейдеман и Лев Феликсович Лагорио. Подлинный их рисунок сохранился до сих пор у Л. М. Жемчужникова. Упоминаемая здесь литография Тюлина находилась в С.-11етербурге на Васильевском остроыу по 5-й линии, против Академии художеств.

***** Так было объявлено г. Тюлиным В. М. Жемчужникову в 1854 г. в новом помещении литографии. Впоследствии некоторые лица приобретали эти пропавшие экземпляры покупкой на Апраксином дворе.

****** П Ершов лично передал эти куплеты В. М. Жемчужникову в Тобольске, в 1854 г., заявив желание; "Пусть ими воспользуется Козьма Прутков, потому что сам я уже ничего не пишу". Кстати заметить: и биографии П. Г1. Ершова, напечатанной г. Ярославцевым в 1872 г., на стр. 49 помещен отрывок из письма Ершова от 5 марта 1837 г., в котором он упоминает о "куплетцах" для водевиля "Черепослов", написанного приятелем его "Ч - жовым". Не эти ли "куплетцы" и были в 1854 г. переданы П. П. Ершовым? При них было и заглавие "Черепослов".