ЛЕГЕНДЫ И БЫЛИ

УГОВОР ДОРОЖЕ ДЕНЕГ

Давно это было, а все же быльем не поросло, сохранилось в памяти народной. В наш тихий край стали наведываться прибалтийские купцы, пеньку все опрашивали. Вот и подрядились брянцы доставить в Ригу сто возов отборной пеньки.
«Ужо мы не подведем, надейтесь, наша честь дороже денег, — говорили они приморским гостям. — Такую пеньку доставим, что ахнете». Договорились о цене. И тут же приморский купец хотел было бумажку написать, но брянчане отказались: «Мы на слово крепкие .и вам верим». Так на взаимном уговоре и порешили.
После этого приморский купец со своей компанией уехал. Вскоре санный путь установился, и заскрипели полозья по лесным дорогам. Потянулись обозы с пенькой на север. Во главе обоза в кибитке, обитой медвежьей шкурой и запряженной тройкой добрых коней, ехал купец Никулин, огромного роста человек, с окладистой черной бородой. Ему общество поручило в Ригу пеньку доставить и как уговорились продать ее.
Труден был путь. Дня не хватало, пробивались ночами, огнем отпугивали волчьи стаи, дубинами устрашали разбойников. Поди сунься — ватага извозчиков, да я все ребята на славу подобраны — богатыри. И гулящие люди со страхом убирались восвояси.
Первые дни декабря гвоздили морозами, а после Николиного дня метели зашумели. Ничего, выдюжили обозники. За неделю до Рождества в Ригу пожаловали.
Пришел Никулин на торговую биржу, а тот приморский купец ждет его; хитер по-своему был, думает, что, мол, приезжие с пенькой будут делать: впереди море бурное, позади — горе плачет в зимних буранах, сброшу с возика по два рубля — вот тебе и нажива. И говорит он Никулину:
— Пенька плохой спрос имеет. Шведы кораблей мало строят, голландцы цену снижают, по уговору платить не будем, а вот со скидкой, пожалуй, возьмем.
Нахмурился Никулин, брови сдвинул, точно лес темный, а все же сдержался и не терял степенства, в спор вступил, правду стал отстаивать. Да куда там — и слушать его не хотят. Пошел Никулин к начальнику торговому, а ему один ответ: раз у тебя договора нет, знать, ничего не знаем. Отвечает им Никулин: «Договора нет, но уговор есть, а у русских — уговор дороже денег». А они, знай, свое: «Подавай бумагу».
Глянул Никулин, видит: лица мрачные, злые. Шапку в охапку да и ушел, нечего напрасно время тратить. Собрал утром купцов и говорит:
«Обиду наносите тяжкую и все ради мелкой корысти. Даю вам один день для помыслов. Не уплатите к вечеру по уговору, пеняйте на себя». А купцы думают, хитро улыбаясь: «Ничего, сломим и тебя, не с такими дело имели, по-нашему выходило».
Ушел от них Никулин. Вечером собрал своих обозшиков, все душевно рассказал, как встречали его и какой обман задумали купцы приморские, а под конец говорит:
«Братцы, видно, придется нам показать русский характер. Вот и огни зажглись, а купцов все нет. Стало быть, на своем стоят. Давайте, братцы, вывезем пеньку за город, а там видно будет, что делать». На том и порешили. В тот же час огромный обоз потянулся к окраинам города. Встревожился народ: что такое задумали люди русские. А поступили они вот как: выехали за Ригу, свалили пеньку на снег и зажгли ее при помощи смоляных бочек. Ярким пламенем запылало шелковистое волокно. Огромное зарево осветило темное рижское небо. Что за потеха была: трещали смоляные бочки, снопы искр поднимались к небу, и спокойно стояли фигуры людей с красными лицами, точно вылитыми из меди. Все это придавало какое-то сказочное выражение. Всполошились и купцы, да поздно было: к полночи вся пенька в пепел превратилась.
За последние гроши купили брянцы харчи на дорогу, овес для лошадей я — в обратный путь. Народу пришло провожать видимо-невидимо. Простые люди купцов ругают, просят брянцев обиду забыть. «За купчишек мы не в ответе, — кричат, — сами от них страдаем». Даже бедные горожане — и те всякие подарки на сани кладут: кто булку хлеба, кто бублики, кто рыбину мороженую, да еще кланяются: «Берите, люди добрые, все в дороге сгодится»,
К родным гнездам путь казался короче, быстрее порожняком бежали лошадки. Чем ближе к Брянску, теплее в груди становилось. Домой вернулись только к Новому году. Собрал Никулин людей, чью пеньку водил, и рассказал, как было: «Как хотите судите, иначе не мог поступить, сердце мое не стерпело». В ответ раздались дружные голоса:
— Верно порешил, Кузьма. Молодец, Кузьма. Перетерпим, крепче будем.
Кричали одобрение и те, у кого за душой гроша не было. «В твердости сила наша», — заключил один старик в старом нагольном тулупчике, опоясанном лыком.
Прошел год, снова приехали за пенькой рижские купцы. Да не тут-то было. Не дают пеньки. Сунулись в Карачев — отказ. В Трубчевске и слушать не стали, в Севске — кулаком пригрозили, климовские староверы — и те заодно с брянцами. Весь край отказал в пеньке. Ой, и лихо же стало торговым гостям. Пришлось им уплатить за те сто возов, которые спалил Никулин по их вине. Только после этого и поладили.
Весь восемнадцатый век ходили из Брянска в Ригу обозы с пенькой. И уже никто из рижских купцов не смел цену снижать. Платили всегда точно, строго помнили русскую пословицу, что уговор дороже денег.

ЖЕЛЕЗНЫЙ ПЕРСТЕНЬ

Если вам придется ехать из Брянска на Харьков, то встретите маленькую станцию Брасово. Она ничем не отличается от многих других железнодорожных станций. Но недалеко от нее, в поселке Локоть, до сих пор привлекают внимание старинные липовые аллеи. Своей величавой красотой они все еще вдохновляют поэтов и служат любимым отдыхом жителей. В начале прошлого века здесь помещался дворец графа Апраксина, а земли, подаренные его предкам царем Петром Первым, простирались на десятки километров по живописным поймам реки Неруссы.
О посещении имения Апраксина Бисмарком и легенде, связанной с этим посещением, рассказал мне один знакомый, большой любитель старинных преданий. После Крымской войны за Россией установилась печальная, слава державы великой, но отсталой. Царским дипломатам там приходилось, спасая престиж державы, тонко заигрывать при европейских дворах, искать союзников или хотя бы сочувствующих, которые могли бы держать нейтралитет. Особенно трудно давалась мирная политика с Австрией и Германией. Царь Александр II как-то посоветовал графу Апраксину выведать у дипломатов важные сведения, развязать им языки за чаркой вина в тихой деревенской обители. Давно известно, что даже самые черствые и замкнутые люди в окружении природы становятся мягче, искреннее. Вот и решил хитрый граф собрать у себя в поместье на Брянщине дипломатов на охоту.
В здешних лесных дебрях водилось очень много кабанов, лосей, медведей н всякой мелкой дичи. Раздолье для охотника. Задумано — сделано. В один из серых октябрьских дней началась беспорядочная, пышная графская охота. Зло ревела стая гончих на свежем зверином следу, громко перекликались егеря и выжлятники, особенно, когда собаки «скалывались» и не могли снова причуять зверя. По тропинкам носились десятки всадников, а все без толку. Вот уже завечерело, а кабанов затравить так и не удалось.
Немецкого посланника, князя Бисмарка, утомила суетливая скачка. Он уже собрался повернуть коня к дому, как вдруг из болотца, возле которого он проезжал, тяжело поднялся огромный кабан. Князь выстрелил в него; зверь, осев на задние ноги, чуть было не упал, но тут же вскочил, поднимая за собой столб грязи и воды, и скрылся в чаще. Охотник — за ним. Давно уже не слышно собачьего лая, .все глуше звериная тропа. В одном месте кабан снова показался. Прогремел выстрел, да, видно, мимо. Вскоре утомленный и раненый зверь затаился у корней вывороченного бурей дуба. Он повернул огромную голову в сторону врага, сжался, прицелился страшными клыками. С ружьем наготове князь сквозь лесную чащу пробирался вперед. Вдруг лошадь захрапела и поднялась на дыбы. И в тот же миг огромная темно-бурая туша, блеснув клыками, бросилась на всадника. Прогремел выстрел, а вслед за ним что-то тяжелое рухнуло на землю.
Сидит Бисмарк на сухой кочке, растирает ушибленную ногу, боль терпима, а идти трудно. Стало темнеть, на небе блеснула звезда — и нет ее. Хрипит в предсмертных мучениях лошадь, из распоротого живота пахнет свежей кровью и еще чем-то тяжелым. Вынул Бисмарк пистолет. Пригнулось лошадиное ухо, следившее за каждым его движением. Тяжело вздохнула лошадь, втягивая сырой воздух, под кожей дрожью пробежало предчувствие смерти; метнулась, силясь вскочить, но только беспомощно забила ногами. Бисмарк нажал курок. «Вот и все, — подумал он, — теперь совсем один».
Стал он искать выход, пошел в одну сторону — болото на пути, в другую — бурелом непролазный. Старым следом сунулся — куда там, закрутился на бесчисленных тропах и вышел туда же, откуда пошел. Нога от вывиха пухнуть стала. Хотя князь был не из робких, а все же жутко в чужом лесу. Тучи заволокли все небо, поднялся ветер, и заморосил холодный дождь. Крестится князь, бога зовет на помощь. Прислушивается. Шумы и шорохи в лесу гуляют, много их, поди различи, что к чему: не ползет ли, не таится ли зверь, даже о смерти подумал, но тут вспомнил слова своей старой няни: «Не бойся смерти, друг. Верь в жизнь. Не будешь верить — умрешь. Верь!» — и победил в себе страх. Потом на минуту забылся, погруженный в воспоминания. Вдруг он услышал тихий скрип повозки. Сон? Нет, не сон. Поднялся и, во лоча ногу, спотыкаясь о торчащие корни, бросился на этот легкий скрип, кричит, что есть силы: «По-мо-ги-те!» «Го-го-го!» — отозвался ему басистый голос. А вот и человек. Понукая худую лошаденку, едет на телеге, одному ему иавестной тропой. Едет тихо, пробираясь между сосен и елей, объезжая зыбкие трясины. И вспомнил князь слова графа Апраксина: «..Завяжи моему мужику глаза, кружи целые сутки по глухомани, и ничего — оглядится, одумается и без ошибки придет, куда надо».
Стал князь впереди лошади и, чтобы не испугать седока, размашисто перекрестился.
— Здравствуй! Бог на помощь! — Эти слова князь особенно чисто выговаривал по-русски. Чернобородый улыбнулся всем своим широким приветливым лицом, остановился и соскочил с телеги.
— Здравствуйте... Видать, от охоты отстали, то-то бестолковщина, а не охота, — сказал бородач баском. — Я надысь из кремневого ружья стукнул секача, — продолжал он, любовно оглядывая дорогое, с золотой насечкой, ружье Бисмарка.
Князь, как мог, объяснил ему свое несчастье. Крестьянин успокоил: «Не беда. Садись, подвезу». Ветер постепенно утихал, но дождь сыпал, как сквозь решето. Сидя на телеге под армяком, Бисмарк забыл свои страхи и уже думал о том, как скорее попасть на охотничий бал. Среди графских гостей он давно заметил чудесную русскую девушку. Казалось, она осветила весь дворец своей волнующей красотой. -Ехали медленно, иногда крутились почти на одном месте, и Бисмарк, тряся за плечо мужика, с беспокойством спрашивал: «Не доедем? Нет?»
— Ничего, доедем! — отвечал ему крестьянин. На повороте, когда выбирались из колдобины, сломалась оглобля, повозку скособочило, лошадь остановилась. Мужик достал топор и пошел осматривать телегу.
— Худо, — признался он, — надоть способить новую. Не прошло и часу, как из свежей березки была сделана оглобля. Но долго ехать не пришлось. Снова в передке телеги что-то хрустнуло. Ось сломалась, а вместе с ней и подоска.
— Вишь какое дело, — ворчал крестьянин, копаясь в грязи и вытягивая из-под передка телеги колодину. — Давно заметил, что железо истерлось. Да где его взять?
Бисмарк не знал, что такое подоска, но ясно понимал, что ехать теперь нельзя. Он ходил возле телеги, а крестьянин тем временем вырубил кол, достал кудель пеньки, скрутил жгут. На вопрос князя: «Как теперь быть?», спокойно ответил:
— Ничего, доедем.
Бисмарк был поражен удивительным терпением и уверенностью мужика. Вскоре поправили телегу и снова поехали. На все тревожные вопросы Бисмарка звучал один ответ: «Ничего, доедем». И доехали. Показался темной громадой графский дворец. Было уже очень поздно, но во дворе пылали факелы, метались всадники, лаяли собаки. Большой отряд готовился выехать на поиски князя. А он сам приближался на крестьянской клячонке цел и почти невредим. Все обрадовались. В присутствии дипломатов и .графской свиты Бисмарк пожелал отблагодарить своего спасителя.
Пристально всматривался князь в умные и печальные глаза крестьянина. Ему хотелось проникнуть в мысли и сердце этого человека, он учился в глазах и движениях читать тайны человеческой души, проникать в скрытое нутро характера. Вот простой русский мужик стоит перед ним молча. Он за всю дорогу почти ничего не сказал, ни на что не жаловался, ничего не просил. Что он за человек? Может быть, в нем-то и скрывалась красота и сила русского характера, как знать? Князь попросил принести кусок железа от сломавшейся подсоки. Крестьянин с некоторым удивлением отдал его, и Бисмарк тут же I распорядился отправить подоску в Берлин, а ее владельцу предложил золотой. Крестьянин удивлялся и никак не, мог понять, за что такая щедрость. Он и деньги не хотел брать, опасаясь барской «милости». А граф Апраксин хмурил брови. О чем-то шептались, осматривая крестьянина, послы и посланники.
Прошли годы. Давно покинул Петербург Бисмарк. Прусский король поставил его во главе империи. Человек большого практического ума и удивительной изворотливости, он сумел найти пути сближения с Россией Не будем утверждать, насколько правдива легенда, но говорят, что не забыл князь свои брянские приключения Он приказал выковать из подоски железный перстень Носил ли он его — тоже неизвестно, но, говорят, что когда его соратники теряли головы, здравый смысл и подбивали на военный поход в Россию, ему вспоминался русский мужик, который никогда и ничего не боялся и в самые трудные минуты был уверен твердо: «Ничего, доедем!» История знает, как Бисмарк успокаивал горячие головы, строго завещая опасаться войны с Россией...

В начало раздела "Торговая столица"