ДЕСНА - КРАСАВИЦА

БРЯНСК

...От Орла мы свернули резко на запад, на Брянск. Здесь тоже асфальтированное шоссе. Правда, местами оно выбито и выщерблено, но на дороге работают мощные машины, идет смена полотна, укладывается новый щебень, заливается асфальт. Примерно с пятидесятого - шестидесятого километра шоссе становится гладким, как стекло, и таким за Карачевом влетает в Брянские леса. Острый, пряный запах нагретой смолы, могучие ароматы лесных трав, прохлада озер врываются в открытые окна машин. Члены нашей экспедиции, клевавшие носами на плохих участках дороги, приободряются и даже пытаются завести песню, правда, безуспешно по слабости голосовых данных.
А потом кто предлагает нарвать цветов, кто — выйти и полежать на полянке, кто — остановиться у озерка, покупаться и закинуть удочки. Все заканчивается, однако, зловещей репликой сибиряка, которому «сам чорт не брат»:
— Ох, и комаров же тут, наверное!..
После этого мы молча и без остановки едем до Брянска.

На карте городов российских Брянск «кружком помечен небольшим». В натуре кружок этот разрастается до размеров весьма изрядных. Собственно, есть три Брянска: первый, второй и основной. Между каждым из них — несколько километров залуженной поймы Десны.
Брянск первый — пассажирский узел с новым величественным вокзалом, поселком, предприятиями, мастерскими, депо. Здесь своя гостиница для проезжающих, свой летний сад, свои магазины и свой базар. Все это на левом берегу Десны.
Брянск второй — большая товарная станция с поселком и несколькими предприятиями. Гигантским железным веером расходятся здесь рельсы, ни на одну секунду не смолкает стук буферов и гудки маневровых паровозов.
Брянск, так сказать, основной — белый, весь в садах город на высоком правом берегу Десны.
Кроме того, на север от Брянска идут, сливаясь в одно целое и переходя в Бежицу, рабочие поселки.
А в Бежице — известные всей стране заводы, производящие паровозы, вагоны и сельскохозяйственные машины. В тихий день здесь на десятки километров, от трёх Брянсков до Бежицы, слоится голубоватый дымок и приятно, как в кузнице, пахнет железной окалиной и угольком...
Встреча с брянскими участниками экспедиции назначена возле Морклуба. Правда, один из них — Петро, директор техникума, расположенного под городом, — обещал нас встретить у въезда в город. Еще весной, когда только задумывалась экспедиция, он ораторствовал в Москве:
— Со мной не пропадете... Что я должен обеспечить для экспедиции? Лодку, природу и погоду. Ну, так можете считать, что все это вы уже имеете...
Глядя в круглые, добрые, пылающие энтузиазмом глаза Петро, московские члены экспедиции умилялись и таяли от доверия. Идиллию полного слияния душ нарушал только капитан, плававший с Петро в прошлом году. Хмурясь, он ронял:
— Подведет... Говорит искренне, сам себе верит, а подведет.
Собственно, никто не понимал, почему должен подвести Петро. Всем было известно, что он хороший директор, в свое дело вкладывает всю душу. После изгнания немцев от техникума осталось только одно небольшое здание, да и то полуразрушенное. Неутомимым трудом Петро техникум отстроился: возведены учебные здания, общежития студентов, квартиры преподавателей. Посажены новые липовые аллеи, по полям протянулась на несколько километров лесополоса, состоящая из одних белоствольных березок, разросся сад на учхозе, алыми волнами вымахнули на взгорье вишенники и малинники. На маленькой речке выросла плотина и электростанция, разлилось озеро, на котором Петро собирается завести для студентов целую флотилию лодок. И, наконец, вознес над фронтоном каменную лиру большой новый клуб — в техникуме любят искусство и литературу, и каменная лира явилась данью этой любви. Приезжая в Москву по делам, Петро вечерами неутомимо бегает по самым различным лекциям, а потом с жаром и увлечением рассказывает обо всем, что узнал сам, студентам и колхозникам...
И все-таки капитан не сдавался и, признавая все лестные рекомендации, стоял на своем.
К Морклубу нам проехать не удалось. На центральной и прилегающих улицах зияли глинистые пасти траншей, высились первозданные холмы свежевынутой земли, рычащее стадо автобусов и грузовиков при виде разверзшихся недр делилось на две части: одни пускались в объезд через гору, другие — низом, у реки. Бочком втаскивались в переулки и исчезали в неизвестном направлении малокалиберные представители городского транспорта — такси с традиционной шахматной ленточкой и «Москвичи».
— Это что, канал проводите по городу, собираетесь, как в Венеции, на лодках плавать, что ли? — спросили мы у местного жителя.
— Газ... Газопровод!
Газу в Брянске мы порадовались, но в Морклуб все же пошли пешком. В клубе мы встретились с его начальником Харченко Виктором Георгиевичем, человеком на редкость сердечным и точным. И скажем заранее: именно его неоценимая помощь в значительной степени гарантировала успех нашего плавания.
Петро не было и в Морклубе.
— Что же нам делать? — забеспокоились члены экспедиции.
— Купаться по случаю жары, — посоветовал Виктор Георгиевич.
Пошли к Десне. Каким оно будет, это первое знакомство с рекой, о которой мы так много говорили в Москве?
Так вот она какая!
Все, кроме нашего капитана — старожила брянских мест, были разочарованы. Здесь, на том участке реки, где расположились катера и лодки Морклуба, Десна действительно показалась малопривлекательной: оголенный берег, куски заборчиков, какие-то колышки...
Пляжа и купален мы не обнаружили. В Чернигове есть и скамеечки, и грибки, и деревья, а в Брянске нет. По какой-то малопонятной причине население Брянска в жаркую погоду обречено нырять в воду с глинистого, ощипанного и замусоренного берега. Многие города мечтают о такой реке, как о благословении, а здесь с ней обращаются, как с падчерицей. Привыкли, думают, наверное: потом когда-нибудь сделаем, куда ей, реке, деться? Не убежит.
Таким образом, московские члены нашей экспедиции впервые сошли в прохладные воды Десны отнюдь не по золотому песку пляжа.
На лодочке мы быстро перемахнули к катеру, что стоял на якоре посредине реки. Здесь мы и приняли крещение. Один за другим прыгнули в воду и сразу поняли, что Десна — река серьезная. Течение было очень быстрое, бурное. Даже сильных пловцов оно мгновенно сносило вниз.
А вода здесь чистая, почти прозрачная — разливать в бутылки, наклеивать этикетки и пить.
Капитан так и сделал. Он зачерпнул полную зюдвестку деснинской воды и долго пил, отрывался от брезентового сосуда, таращил на нас свои веселые, сразу помолодевшие глаза, снова пил и опять бросал на нас взгляды, каждый из которых означал: «А что я вам говорил!»
Покупавшись, пошли обедать в ресторан «Десна». Там членов экспедиции ждало разочарование: весь ресторан с утра до вечера кормил пионеров и школьников, съехавшихся на областную олимпиаду самодеятельности. Младое племя пело песни и танцевало на улице, дружно шумело в зале ресторана, красными галстуками и сияющими глазами придавало городу праздничный вид детского сада в день приезда шефов.
По предложению капитана проект обеда был на ходу перекорректирован в легкую закуску с пивом на веранде городского сада.

Мы направились в городской сад, обсуждая по пути странное обстоятельство: почему нас не встретил Петро в условленных местах — у въезда в Брянск или в Морклубе — и как нам с ним встретиться. Не принимавший участия в этом обсуждении капитан сказал:
— Петро придет в сад, в кафе, куда я вас и веду. Да, он придет в сад, — твердо повторил капитан, — потому что туда приведут его сложные психологические выкладки. Петро, братцы мои, психолог, и нужно хорошо знать его психологию, чтобы не обмануть всех его мудреных расчетов.
Мы дружно признались в том, что ничего не понимаем, и капитан снизошел до уточнения:
— Сейчас объясню. Мы послали Петро телеграмму из Москвы, что приедем в Брянск в два часа. Петро ее получил за завтраком, оглядел своих дочерей, подмигнул жене и засмеялся: «Ишь ты, как будто я не знаю человеческой натуры!.. Не приедут они в два часа... Почему? Во-первых, они опоздают с места — не может быть, чтобы не опоздали, голову на отсечение даю! Во-вторых...» Итак, во-первых, по расчетам Петро мы должны опоздать с места минимум на час; во-вторых, мы завтракали в Мценске ровно пятнадцать минут, но с точки зрения Петро люди, едущие в путешествие, не могут поступать так неразумно: они должны поесть плотно, посидеть за столом в свое удовольствие. Следовательно, по психологическим расчетам Петро мы должны приехать в Брянск на два-три часа позже условленного времени — минимум. Но мы с вами обманули прогнозы знатока человеческих душ и прибыли почти вовремя. Теперь мы наказаны за то, что поступили вопреки соображениям Петро. Сейчас он не спеша подходит к месту нашей несостоявшейся встречи, а мы идем в городской сад, чтобы оправдать, наконец, его второй психологический прогноз.
— Какой?
— А вот какой, — продолжал уверенно капитан. — Будучи человеком, читающим в сердцах людей, как в открытой книге, Петро придет на условленное место и, не найдя нас, уверится в том, что мы истратили на отдых в Мценске даже несколько больше времени, чем он рассчитывал. Утерев пот, он подумает, что нет никакого резона ему, сердцеведу, ожидать нас, лежебок, на дороге, подставляя голову палящим лучам солнца. Установив путем известного уже нам психологического анализа, что не будем же мы, как ребятишки, немедленно по приезде купаться в Десне, Петро придет к единственно верному выводу, который будет ему подсказан всем его опытом недюжинного психолога.
— При чем же здесь городской сад и кафе?
— Очень даже при чем. Петро правильно решит, что прежде всего нам захочется выпить холодного пива и поесть с дороги. А где это лучше всего сделать? Лучший ресторан города — «Десна». Но там на сегодня установлено пионерское владычество. Следовательно, куда мы, по мнению Петро, должны кинуться в такой ситуации? Конечно же, в городской сад, в кафе на свежем воздухе. И хотя нам следовало бы еще заглянуть в редакцию «Брянского рабочего», а потом найти пошивочную мастерскую и договориться, чтобы сшили куски брезента для зачехления опалубки, мы откажемся от этого, так как долго обманывать психологические умозаключения Петро нельзя. Теперь вы понимаете, почему мы идем в городской сад? Мы идем туда подтверждать репутацию Петро как психолога. — И уже на пороге кафе капитан безапелляционно добавил:
— Можно заказывать пиво и отбивную на долю Петро. Подают здесь медленно, он аккурат поспеет.

Мы сели за стол, заказали все, что было необходимо, и спустя полчаса увидели на аллее, ведущей к входу в кафе, грузноватого человека лет сорока пяти—сорока восьми, в украинской рубашке. У него было полное, круглое лицо, с которого он стирал пот белым платком, а в промежутках между этим занятием радостно выкрикивал:
— Я знал, где вас искать! Ну, что вы скажете? О люди, как я вас понимаю...
Это был Петро.
Мы встретили его дружным хохотом, но он даже не заметил шумного приветствия, настолько был переполнен счастьем от сознания, что все его сложные расчеты подтвердились.
— Сколько времени отдыхали в Мценске? — только и спросил он торжествующе.
— Два с половиной часа, — беззастенчиво и дружно солгали мы, и на лице Петро отразилось полное удовлетворение.
Но в этот момент начинаем задавать вопросы мы:
— Мотор на лодку установлен?
— Мотор? — бормочет, гася улыбку, Петро — За: едой о делах говорить вредно... Что мотор? Дело рук человеческих. О таких пустяках и толковать не стоит... раз приехали — мотор будет...
Капитан отодвигает кружку с пивом и беспощадно итожит:
— Я так и предупреждал — подведет!..

После закуски Петро приглашает нас к себе под Брянск. Едем. Сразу за Брянском с дороги, лениво выгибающей каменную спину среди ржи и льнов, открывается необозримый простор поймы Десны. Отливающая синевой и сталью река могуче разворачивается среди лугов, где уже появились первые стога, от меловых круч правобережья уходит к далекой синеве Брянских лесов и снова возвращается к меловым кручам и садам. Московские члены экспедиции, имевшие о Десне весьма условное представление (длина такая-то, площадь водосбора такая-то), впервые видят ее во всей красе. Река в самом деле хороша, а видится с берега вправо и влево далеко-далеко, пока хватает глаз, пока синева лугов и лесов не сливается с июльским небом. В трех местах сразу висят грозовые тучи. Они зажигают чуть видимые молнии, волочат дождевые хвосты по лесным гривам. И даже капитан, более всего на свете озабоченный сейчас установкой мотора, начинает бормотать свои юношеские стихи — грехи молодости:

Мы разошлись у перевоза,
Тебе направо, влево мне.
На плесах сом кружил, и грозы
Сверкали в дальней стороне...

Да что капитан, — сибиряк вылезает из машины, оглядывает из-под ладони ни с чем не сравнимую ширь полей, лугов и лесов, затем садится в траву на обочину и заявляет:
— Дальше я не еду, мне и тут хорошо! Это заявление тогда просто не было принято во внимание, но впоследствии оно стало декларацией многих излишне чувствительных душ. Забравшись на кручу, с которой, как говорит Гоголь, видно «далеко, во все концы света», завалившись в душистое сено, разнежившись на золотом пляже, опьянев от ароматов лесной опушки, то один, то другой член экспедиции повторял все ту же фразу: «Дальше я не еду, мне и тут хорошо». Тогда, как и сейчас, капитан, отвлекаясь от юношеских стихов и рыбной ловли, с бюрократической нечувствительностью железной рукой подавлял бунт лирика-одиночки и двигал экспедицию дальше — на Киев…

ТРУБЧЕВСК

Где же Петро? Мы подходили к Трубчевску и, поднявшись во весь рост, с лодок высматривали блудного члена нашей экспедиции. Но нет, на всем обозримом протяжении берега могучая фигура Петро в его неизменной украинской рубашке явно не значилась.
- Может быть, он мирно спит за каким-нибудь кустиком? - сказал Серега. - Это на него похоже.
- С таким же успехом он может спать сейчас и дома, в постели. Это на него тоже похоже, - сердито отозвался капитан.
Пока мы обменивались репликами, наша флотилия подошла к берегу. Пришвартовались, сошли на сушу. Тщательная рекогносцировка местности окончательно убедила нас в том, что Петро на берегу не было. Отсутствовал, разумеется, также, бак, которого мы ждали с нетерпением.
Читатель, очевидно, помнит наш телефонный разговор с Петро из Лопуши, его обещание догнать и перегнать нас по суше и встретить в Трубчевске, затем появление Витьки на стоянке возле Уручья и сообщение о внезапном отъезде Петро в Москву. И тем не менее мы надеялись увидеть его полное, улыбающееся лицо на трубчевской пристани. Петро был нам люб, и на этом, по-видимому, основании мы не допускали мысли о том, что плавание так и пройдет без него.
Однако, как говорится, «факты - упрямая вещь», «против фактов не пойдешь», «факты говорят сами за себя». И они действительно- говорили - Петро отсутствовал.
Где он был? На берегах ли Москвы-реки? На пути к нам? В своем родном Кокино?
Никто не мог нам ответить на эти вопросы, когда мы, пригорюнившись, стояли на берегу и, задирая головы, глядели на строения древнего Трубчевска, раскинувшегося высоко на горе, на правом, почти отвесно поднимающемся вверх берегу Десны.
С волнением поднимались мы к городу. В седую старину уходит его история, уже в XII веке был он стольным градом, в котором княжил Всеволод Трубчевский, второй герой «Слова о полку Игореве». Вместе со своим братом Игорем Северским участвовал князь Всеволод в неудачном походе 1185 года на половцев, проявив былинную храбрость в боях за землю русскую. Он дожил свой век в Трубчевске, и летописец свидетельствует, что тело его «вся братия» провожала «с плачем и рыданием: понеже бе во Ольговичехвсех удале рожаем и воспитанием и возрастом и всею добротою и мужественною доблестью».
Трубчевской земле принадлежит славное место в русской истории. Далекие предки нынешних трубчевцев стояли насмерть в Куликовской битве. В 1410 году трубчевские воины беззаветно сражались под Грюнвальдом, вложив свою щедрую лепту в дело победы объединенных славянских армий над тевтонским орденом. Дмитрий Трубчевский, соединившись с Димитрием Пожарским, принял во главе ополчения доблестное участие в освобождении Москвы от польских интервентов.
Узким, длинным оврагом, затененным деревьями, поднимались мы в город. В этот тихий утренний час наши мысли были отданы прошлому. Казалось, там впереди, в вышине, где кончается овраг и сияет солнце, мы увидим полки русских воинов. Клубился туман, чудилось ржание и храп коней... Воображение рисовало картину выступления в поход древнего трубчевского полка. Нарядно блестят на всадниках металлические колонторы из бляшек, солнце играет на остриях их копей и сулиц-секир, на еловцах их остроконечных шлемов и на щитах, покрашенных ярко-красной краской. Легкий ветер с реки колеблет знамена и хоругви. Желтым пламенем вспыхивают в лучах зари тяжелые кресты, складни воевод, висящие на золотых и серебряных цепях. А там, поодаль, в белых холщовых рубахах, стоит пехота.
Казалось, вся эта лавина ждет только протяжного сигнала боевых рогов, чтобы сорваться с кручи вниз, в долину, через этот вот овраг, которым мы идем, и вихрем пронестись мимо нас видением, словно бы возникшим из русской былины. Но туман рассеивается, клочья его повисают молочной паутиной на ветвях могучих ракит. Мы выходим из затененного, круто поднявшегося вверх ущелья. Перед нами небольшое плато, за которым на взгорье раскинулся город. Еще в конце XVIII века в этих местах оставались явственные следы сильных крепостных сооружений Трубчевска. С течением времени город разделил судьбу многих, некогда бурно живших населенных пунктов, что стояли на линии боевого соприкосновения с недругами России, утратив военное значение, такие города, находившиеся вдалеке от основных торговых путей, затихали.
Много лет Трубчевск вообще не упоминался в каких бы то ни было серьезных источниках. Академик Зуев, посетивший город в 188l году, описывал его будто вновь открытую землю. Любопытно, что более поздние издания, такие, как «Географическо-статистический словарь российской империи» (1885 г.), продолжали, видимо, за неимением новых данных, ссылаться на сведения все того же академика Зуева. Что же мы узнаем о Трубчевске того времени? Было в нем восемь церквей, три купеческих каменных дома, соляной анбар, семь питейных домов, а жителей тысяча пятьсот душ. Почти через сто лет после посещения города Зуевым количество каменных домов возросло до одиннадцати, а жителей стало пять с половиной тысяч.
Древняя слава Трубчевска зарастала «травой забвения», и был он известен только своими, как писали тогда, «пенькотрепальными заведениями», каторжным трудом рабочих да невыносимой нищетой землепашцев. Купцы Курындины, Сорокины, Гамовы были теперь местными князьками. За полушки скупали они у крестьян еще весной посевы конопли, а осенью, снимая урожай, наживались до отвала. В 1905 году закипел Трубчевск. Вспыхнули революционные волнения. Окрестные крестьяне жгли барские усадьбы, требовали возвращения отрезанной помещиками во время реформы l86l года земли, оказывали сопротивление карательным отрядам. Жестоко расправилось царское правительство с «бунтовщиками».
Великую Октябрьскую революцию встретил Трубчевск заштатным, полумертвым существованием. Понадобились годы советской власти, чтобы превратить его в культурный центр большого сельскохозяйственного района. Огромный ущерб нанесла этим местам немецкая оккупация. Город остался без света и воды. Пеньковая фабрика превратилась в руины. Конопляное хозяйство колхозников пришло в упадок. За послевоенные годы немало потрудились трубчёвцы над возрождением отчих мест.
Но уже другими масштабами меряем мы жизнь. И хотя сделано многое, а все же большая часть работы еще впереди. Заезжим людям особенно бросаются в глаза серьезные изъяны в благоустройстве города. Как-то и писать об этом не хочется в книжке. Пока рукопись подготовим, пока в издательстве ее прочитают, пока наборщики наберут на линотипах, печатники отпечатают, а книгопроводящая сеть доставит наши записки в Трубчевск, глядишь, там уже все будет по-другому. Живем ведь не во времена академика Зуева, когда его записки оставались непоколебленными целое столетие. И все-таки хочется сказать несколько слов о том, что мы видели. Много городов - больших и малых - в нашей стране, много поселков. Не всюду скоро дело де лается, пожалуй, что рассказ скорее сказывается. Быть может, наши нехитрые наблюдения пригодятся и в других местах, не только в Трубчевске.
Итак, о благоустройстве. Мы не заходили в городские учреждения. Там, очевидно, нас познакомили бы с цифрами капиталовложений в коммунальное хозяйство, возможно, сослались бы на объективные трудности и, конечно, рассказали бы о планах благоустройства города. Но все это, если бы оно так произошло, не способно утешить ни жителей Трубчевска, ни приезжих.
В городе пыльно и грязно. Большинство домов имеет невзрачный вид - их давно не красили. Тротуары разбиты, кое-где они покрыты трухлявыми досками. Множество улиц не замощено.
Городского пляжа, разноцветных «грибов», дающих тень, плетеных кресел, деревянных топчанчиков, на которых так уютно загорать, каюток для переодевания - всего этого мы не увидели на берегу. Не заметили мы и лодочных станций с окрашенными в веселые цвета суденышками. Ни один парус не мелькнул на водной глади. Красавица река в черте города была почти пустынной. Несколько купальщиков поочередно сторожили верхнее платье, а затем, дождавшись смены, бросались в быстрое течение реки.
Вот проплыла плоскодонка. На веслах сидел здоровяк - мужчина лет тридцати в белой косоворотке с открытым воротом и попыхивал папиросой. Его окликнул наш моторист Андрей Пантелеевич.
- Отдыхаешь?
- Точно, - Обрадовался здоровяк и пыхнул папироской,
- Как живешь? - не унимался Андрей Пантелеевич.
- Лучше всех! - ответил здоровяк и снова пыхнул папироской, на этот раз прямо в лицо женщине, которая сидела в лодке напротив него.
Мы заинтересовались незнакомцем, и Андрей Пантелеевич сообщил, что мужчина в белой рубашке был работником трубчевского отделения ДОСФЛОТа и ныне снят за развал дела. Развал действительно был налицо. По безлюдной Десне плыла лодочка с экс-председателем. Обдуваемый ветром, он лениво проворачивал весла в уключинах и языком небрежно передвигал мундштук папироски из одного угла рта в другой.
В лучшем ресторане - чайной Трубчевска грязно, на полу лужи пролитого супа, на столах давно не мытая клеенка; в меню - изрядное количество блюд, на кухне - рубленые котлеты с макаронами, и только.
Любезные девушки-подавальщицы сконфуженно разводят руками, оглядывая эту картину запустения, охотно берут у посетителей пятерки, десятки и бескорыстно бегают на базар, расположенный в двух шагах от чайной, чтобы купить там помидоров, яиц, огурцов, луку и таким образом разнообразить предлагаемое меню.
Трубчевск производит унылое впечатление. Не очень там балуют жителей по части культурного обслуживания, развлечений, спортивных забав. Не очень жалуют и приезжих, Видимо, редко заглядывают в город «чужие» люди, Когда несколько человек с нашей лодки, обутые в резиновые сапоги, с зюдвестками в руках проходили по главной улице города, старушка, сидевшая на завалинке, испуганно посмотрев на незнакомых загорелых людей, довольно громко комментировала наше появление соседке:
- Артисты приехали!
Местная милиция решила не терять времени на догадки. На почте, куда мы зашли, чтобы послать письма родным и знакомым, появились один за другим два милиционера. Они так старательно делали вид, что мы их не интересуем, и одновременно так внимательно прислушивались к нашим безобидным разговорам, что обратили на себя всеобщее внимание. Красные от смущения, они подошли к нам и неожиданно строго потребовали, чтобы мы проследовали за ними в «дежурку». Наш капитан, потрясенный неожиданностью, мужественно сказал:
- Но мы ни в чем не провинились. Какие у вас к нам претензии?
Милиционеры покраснели еще гуще и чистосердечно ответили, что претензий никаких нет, но вот какое дело: дежурный приказал привести нас в отделение, чтобы проверить документы.
Капитан наотрез отказался выполнить это неосновательное требование. Милиционеры потоптались на скрипучих половицах почты и ушли. Спустя пять минут они возвратились, предводительствуемые местным Шерлоком Холмсом в рубашке апаш. Шерлок Холмс был вскоре посрамлен, так как отказался предъявить свои документы на право проверки чужих. Без фуражки, в рубахе с открытым воротом, без документов - он был более похож на шатающегося «меж двор», чем мы в своем дорожном обмундировании.
Мы охотно показали наши паспорта сгоравшим от стыда милиционерам, и те, бегло взглянув на обложки, возвратили нам документы, а затем, производя страшный скрип половицами, удалились вместе с явно неудовлетворенным Шерлоком Холмсом, которому капитан пробурчал что-то насчет нравов Пошехонья.
На этом закончились попытки трубчевской милиции отточить свою бдительность с нашей помощью.
Да, Трубчевск негостеприимен и как-то сумрачен по внешним признакам. Всем, конечно, понятно, что в Трубчевске, как и повсюду в нашей стране, живут замечательные советские люди, что они совершают множество хороших дел, заслуживающих похвалы и уважения,
Но не об этом сейчас идет речь.
Говорят, что по внешним признакам трудно глубоко судить о чем-либо. Это правильно, конечно. Но всегда ли и во всем ли?
Ведь если мостовая не замощена, а тротуары разбиты, чайная грязна, а город, расположенный на прелестной реке, лишен благоустроенного пляжа, то не являются ли такие внешние признаки глубоко серьезным упреком «отцам города»? И ведь Трубчевск, как известно, - мы уже говорили об этом, - занимает далеко не последнее место в истории русских городов. А если взять события последнего времени, то Трубчевск вошел заметной вехой в эпопею борьбы партизан Брянского леса. Город мужественно сопротивлялся гитлеровским оккупантам и приумножил свою древнюю славу.
В летописи Отечественной войны героической страницей вошел захват Трубчевска партизанами. Повсюду в крае стояли фашистские войска. Линия фронта находилась за много сотен километров от этих мест. А партизаны с помощью жителей перебили вражеский гарнизон и удерживали город. Сколько страху навели на противника смелые русские люди! В Брянске - немцы, а в Трубчевске - опять советская власть! Партизаны покарали предателей, открыли двери тюрем, запаслись всем необходимым, взяли с собой людей, находившихся на особом подозрении у гитлеровцев, и в порядке отошли на свои лесные базы.
Есть в Трубчевске городской музей. В день нашего приезда он был закрыт. Товарищи, побывавшие в нем раньше, рассказывают, что в этом небольшом музее необычайно выразительно сплетается древняя история предков трубчевцев с оеликвиями подвигов их нынешних потомков. Секиры и копья, может быть, принесенные трубчанами с поля Куликовской битвы, лежат здесь рядом с партизанским орудием! А рядом с залом, где демонстрируется древняя посуда, найденная в «городищах», есть комната, в которой выставлена продукция нынешнего Трубчевска, в том числе прекрасные облицовочные плитки разных цветов. Право же, маленький, упрямый город, стоявший у колыбели русской воинской славы, продубленный бурями великой истории нашего народа и с честью вынесший все испытания, выпавшие на его долю в Отечественную войну, город исстари русский, коренной, одним именем своим бесконечно близкий сердцу русского человека, заслуживает любовного отношения решительно всех, кто призван украшать места, где живут советские люди.
Как хотелось бы видеть Трубчевск чистым, улицы его нарядными, берега веселыми и оживленными, чайные такими, какие веселят душу пока в фильмах Ивана Александровича Пырьева, а милицию - менее подозрительной и более занятой соблюдением городского порядка.
За наболевшим во время дальнейшего плавания разговором о Трубчевске мы забыли сообщить читателям одну деталь нашего пребывания на трубчевской почте. Она не представляла никакого интереса для подступавших к нам работников милиции, но от капитана мы ее до поры до времени тщательно скрывали. От читателей же у нас нет никаких тайн, тем более, что деталь эта, как говорится, движет непритязательный сюжет нашего повествования.
В чем же дело? А в том, что, не увидев на речной пристани Петро, повозмущавшись этим обстоятельством и погрустив, мы, потихоньку от окончательно разозленного капитана, заявившего, что он больше не хочет слышать ни слова о «летучем кокинце», послали именно в Кокино телеграмму следующего содержания.
«Очередная стоянка за Трубчевском возле пасечника, который в прошлом году угощал Вас медом и линями тчк Ах зпт Петро зпт Петро».

Продолжение...