ПАВЕЛ КАМОЗИН, дважды герой Советского Союза

---

Павел Камозин

...С первого же дня войны вчерашний слесарь завода "Красный Профинтерн" Павел Михайлович Камозин находился на фронте. Он участвовал в боях на Южном, Закавказском, Северо-Кавказском и других фронтах. За годы войны он совершил 750 вылетов, сбил 35 самолетов противника лично и 13 - в групповых боях. В одном из боев в 1943 году он сбил самолет, который охраняло 6 "Мессершмитов". Тогда погибло 16 фашистских генералов и офицеров. А в другом бою Камозин уничтожил самолет фашистского летчика по прозвищу "Граф", на фюзеляже которого был нарисован бубновый туз - знак истребителя - аса. "Граф" состоял в "бриллиантовой" эскадрилье Геринга, имел сотни боевых вылетов и множество наград... В мае 1943 года П.М. Камозину было присвоено звание Героя Советского Союза, а через год вручена вторая медаль "Золотая звезда".
В семидесятых годах писатель Георгий Реймерс создал документально - художественную повесть "Внимание! В небе Камозин", посвященную подвигам прославленного брянского аса В предлагаемой Вашему вниманию главе из этой повести описан поединок с Графом.

---

ВНИМАНИЕ! В НЕБЕ КАМОЗИН

Значит, его зовут Павел Камозин. Интересно, что это за ас, о котором так много говорят в последнее время? Рихард Граф взял поданную адъютантом справку. Стал читать:
«Старший лейтенант, командир эскадрильи». Такое подразделение примерно равноценно нашему отряду. «Герой Советского Союза!» Граф слегка приподнял брови. Это высшая воинская награда в Советской Армии. Немало успел нам навредить. А ведь молод, нет еще и тридцати лет.
Положив справку на стол, Граф задумался. Способный, видно, летчик. Недаром за его уничтожение назначена крупная денежная премия и награда от фюрера. О нем и раньше поговаривали, а теперь, после гибели от его руки восемнадцати генералов, он стал известен везде. Стоит его голосу прозвучать в эфире — все станции наведения поднимают крик:
— Ахтунг! Ахтунг! В небе Камозин! Будьте осторожны! Следите за воздухом!
Граф усмехнулся. Устроил переполох этот русский обер-лейтенант. Сколько уже времени гоняются за ним целыми отрядами и все без толку. Сам Геринг вмешался! Ведь по приказу рейхсмаршала его, Рихарда Графа, отозвали на фронт и поручили уничтожить дерзкого русского аса. Не слишком ли много для Камозина чести? Граф совсем не горел желанием снова лезть в пекло битвы. Он считал, что сделал для рейха более чем достаточно. Сто шестьдесят четыре сбитых самолета! Рекорд, не перекрытый пока еще никем. Неужели этого мало?
Боялся ли Граф встречи в воздухе с Камозиным? Нет, не боялся. Он был уверен в своем летном мастерстве, а по хитрости и коварству — ему не было равных. Граф считал, что в воздушном бою против какого-то русского обер - лейтенанта все шансы на его стороне. Ему просто не хотелось, даже временно, менять спокойную почетную работу на тяготы фронтовой жизни. Но приказ отдан и его нужно выполнять.
— Карл,— обратился он к адъютанту, — Вызовите ко мне майора Буша и пусть штаб подготовит приказ о возложении на него обязанностей начальника Высшей Тактической летной школы. На время моего отсутствия.
Выключив мотор, Павел открыл фонарь и откинулся на спинку пилотского кресла. Сейчас, после труднейшей схватки, во время которой нервы не раз напрягались до предела, наступила реакция. Не хотелось ни шевелиться, ни думать. Перегруженная сверх всякого предела нервная система требовала отдыха, хотя бы кратковременного.
После потери под Новый год траиспортяого самолета немцы пришли в ярость. Поставив себе цель во что бы то ни стало расправиться с виновником гибели генералов, они организовали настоящую охоту за Камозиным. Его голос теперь отлично знали все немецкие станции наведения. Стоило Павлу появиться в воздухе, как в эфире неслись предупреждения самолетам, а с аэродромов вылетали подразделения истребителей с одним заданием: любой ценой уничтожить Камозина. И если Павлу все еще удавалось уцелеть, то только благодаря виртуозному умению вести воздушный бой и несгибаемой силе воли. Но чего это ему стоило!
Медленно, часто останавливаясь, техник обошел вокруг самолета.
— Товарищ инженер-майор, поглядите-ка! — показал он на хвостовое оперение.
Старший инженер авиаполка подошел ближе. Присел. Заглянул под стабилизатор и выразительно свистнул.
— Да-а! Прилетел сегодня Камозин в настоящем решете, на честном слове,— констатировал он. — Вчера тоже десятка два дыр привез. Всю ночь латали,— добавил техник.
— А где он сам? — В кабине, еще не вылезал.
Инженер вскарабкался на крыло. Забывшийся на короткое время Павел открыл глаза.
— Извини, Иван Семенович, придется твоей команде опять поработать. Так уж получилось.
— Работать нам не привыкать,— сказал инженер.— Где это тебя так?
— Там,— махнул рукой Павел,— за Керчью. Насели десятка полтора, а нас — двое.
— Тяжеленько было?
— Да как тебе сказать? Зевать, конечно, не пришлось. Двух фрицев отправили «кости сушить», от остальных отбивались помаленьку. Спасибо — соседи на «яках» подоспели, а то бы совсем скучно стало.
— Скучно? Скажешь тоже!
— А как иначе сказать? Весело, что ли, среди такой оравы вдвоем вертеться? Вот когда «яки» появились, тут хоть песни пой.
На другой день Павла вызвал к себе командир полка.
— Товарищ Камозин, тебе придется немного отдохнуть,— сказал он.
Павел удивленно вскинул глаза.
— Какой же сейчас отдых, товарищ полковник? Командир поскреб затылок.
— Оно, конечно, время горячее, но теперь посылать тебя в бой все равно, что на верную гибель. Фрицы решили с тобой рассчитаться и не успокоятся, пока не собьют.
— А меня сбить не так-то просто,— упрямо возразил Павел.
— Знаю, что не просто. Но когда специально за тобой «охотятся» целыми отрядами — уцелеть мало шансов.
— Пусть мало, но зато эти шансы как раз мои.
— Твои или не твои — гадать не будет. Пока руководи на КП, а там поглядим.
Павел принялся настойчиво убеждать командира отменить свое решение. Однако тот был непреклонен.
— Пойми, это только на пользу делу. Что толку, если мы лишимся опытного летчика? А так ты на время исчезнешь из их поля зрения. Страсти улягутся. Да и тебе нужно отдохнуть от боев. Вон как измотался за последнее время, на себя не похож.
— К тому же из штаба дивизии сообщили, что на наш фронт прибыл известный фашистский ас, полковник Граф. Его специально вызвали, чтобы «убрать» Камозина,— вмешался в разговор начальник штаба.
Командир полка неодобрительно на него взглянул. Молчал бы лучше.
— Вот и отлично! — воскликнул Павел. С этим «Бубновым тузом» у меня свои, особые счеты.
— Какие же? — поинтересовался командир.
— Слышали о Сергее Азарове?
Полковник подумал и вспомнил заметку во фронтовой газете.
— Это тот, что на горящем самолете прикрывал своего командира от обстрела «мессершмиттов»?
— Тот самый. Мы с ним в аэроклубе были инструкторами и летную школу вместе окончили.— Лицо Павла посуровело, брови сошлись.— Его поджег Граф, и я должен рассчитаться с ним за гибель друга.
Он замолчал. Потом вытянулся по стойке «смирно» и, перейдя на официальный тон, спросил:
— Товарищ полковник, разрешите продолжать полеты?
— Что ж, раз такое дело, летайте,—неохотно проговорил командир полка.—Только смотрите в оба. Это, пожалуй, самый опасный из всех немецких асов.
— Есть смотреть в оба! Разрешите идти?
Павел четко повернулся и, чеканя шаг, пошел к выходу.
Скоро уже неделя, как он на фронте, а встреча с Камозиным все еще не состоялась. Рихард Граф начинал терять терпение. Его раздражала слабая оперативность наземного руководства. Чего они там на станциях наведения зевают? Ни разу не сумели вовремя предупредить о появлении в воздухе Камозина. Не желая попусту тратить время, он решил перебазироваться поближе к линии фронта и там подкарауливать русского аса. Графа бесило, что его, лучшего летчика-истребителя, полковника Люфтваффе, заставили гоняться за каким-то мальчишкой в чине обер - лейтенанта. Унизительное поручение! Но раз уж пришлось, то он доведет дело до конца. Только бы удалось перехватить Камозина в воздухе, и еще один сбитый самолет пополнит список его побед. Граф настолько был в этом уверен, что даже занес в свой черный блокнот известные ему сведения о Камозине.
На другой день рано утром он перелетел со своим ведомым на небольшой прифронтовой аэродром. В ожидании время ползло томительно медленно. Граф уже стал подумывать, не лучше ли отправиться на свободную охоту, чем сидеть в душной землянке командного пункта?
— Герр оберст! Камозин в воздухе,—доложил дежурный офицер.
— Где? — оживился Граф.
— В районе Керчи. Патрулирует над линией фронта во главе четверки истребителей «Аэрокобра».
— Отлично! Идемте, капитан Грюннер.
Граф вышел из землянки и быстрыми шагами направился к самолетам. Его ведомый коротышка Грюннер, едва за ним поспевая, семенил позади.
Подходя к своей машине, Граф приостановился. Что за черт! Уж не ослышался ли он? Нет, так и есть. «Ах, мой милый Августин, Августин, Августин!»—гнусаво высвистывала губная гармошка осточертевший мотив.
Опять этот Курт! И откуда он появляется обязательно в то время, когда меньше всего хочется его видеть? С неприязнью глядя на долговязую, сутулую фигуру старого авиатехника, Граф с трудом подавил закипавшую в душе ярость.
— Готов самолет к вылету? — сухо спросил он, опережая собравшегося отрапортовать Курта.
— Так точно,— ответил тот обрадованно.— Счастлив видеть вас в добром здравии, герр оберст. Давненько мы не встречались.
«На кой черт она нужна, эта встреча!» — едва не сорвалось у Графа с языка. Ничего не ответив, он сел в кабину и запустил мотор.
Глядя вслед взлетевшим истребителям, Курт сокрушенно покачивал головой. Что-то герр Граф сегодня не в духе. Даже парой слов не обмолвился, а ведь они знакомы уже много лет.
Когда самолеты скрылись из вида, Курт подошел к стоянке, сел на ящик с инструментом и вынул из кармана неразлучную губную гармошку.
Этот февральский день выдался на редкость погожим: безоблачное небо, яркое крымское солнце, спокойная морская гладь...
Патрулируя на высоте 3500 метров ведущим четверки истребителей, Павел внимательно следил за воздухом. В задачу его группы входило прикрытие своих войск на Керченском плацдарме. Самолетов противника нигде не было видно. Молчала и станция наведения. Взглянув вниз, он невольно залюбовался живописной панорамой. Желто-коричневый цвет увядших степей Керченского и Таманского полуостровов подчеркивал голубизну пролива. Словно золотые ленты, протянулись залитые солнцем песчаные косы Чушка и Тузла. Та самая Тузла, на которую он два месяца тому назад едва выбрался обессиленный, окоченевший.
На востоке — длинный Таманский залив. У входа в него — сама Тамань. Издали она, как темное пятно. «Тамань — самый скверный городишко из всех приморских городов России»,— вспомнил Павел Лермонтова. Не мог предполагать поэт, сколько крови будет пролито, сколько жизней отдадут потомки его современников за освобождение этого «скверного городишки».
Дальше, на полуострове, блестят мелководные лиманы. Возле одного из них — аэродром. До него километров тридцать. Павел взглянул на часы. Скоро оттуда поднимется следующая четверка на смену его группе. Что-то слишком уж спокойно проходит сегодня полет.
— «Ястреб», я—«Клен»!—раздалось в наушниках.
— «Клен», вас слышу! — ответил Павел станции наведения.
— «Ястреб», в воздухе Граф! Следите за небом. Павел окинул воздушное пространство внимательным взглядом. Вот она, первая встреча со знаменитым фашистским асом. Ну что ж, посмотрим кто — кого.
— «Клен», «Ястреб» вас понял. Связь прекращаю,— передал по рации Павел, заметив высоко в небе два крошечных крестика.
«Тысяч на пять - семь идут. Запас высоты хороший. Да и время выбрал для себя удобное, когда у нас горючего мало. Хитер фашист,— подумал Павел.— Как же его теперь перехитрить?»
Взвесив все «за» и «против», он решил набирать высоту, делая вид, что не замечает противника. Если бензин кончится, с большой высоты можно будет спланировать на аэродром и с неработающим мотором.
— «Ястреб-два!» Набирайте семь тысяч над своей территорией,—скомандовал он ведущему второй пары майору Капустину, а сам со своим ведомым Владыкиным плавными кругами пошел вверх, словно продолжая барражировать как ни в чем не бывало.
Круг, еще круг... Стрелка высотомера перешла за шесть тысяч. Два модернизированных «мессершмитта» выше метров на пятьсот. Где же Капустин со своим ведомым? Вон он, заходит со стороны солнца.
Зорко следя за Графом, Павел ожидал, что будет делать фашистский ас. Тот, видно, выбирая удобный момент, кружил на прежней высоте. Нервное напряжение нарастало. Павел знал: 'стоит ему попытаться атаковать — вое шансы на победу у противника. У него запас высоты, а значит и скорости. Летное же мастерство Графа не оставляло надежды да выигрыш боя при таких условиях.
Не сводя настороженных глаз с ведущего пары «мессершмиттов», Павел тоже чувствовал на себе предельно внимательный взгляд противника. «Какого черта он медлит? Наверно, ждет, когда у меня ие останется горючего для ведения боя, чтобы потом брать «голыми руками».
Надо было что-то предпринимать, не теряя ни минуты. В завязавшейся смертельной игре время работало на Графа. Тогда Павел решил подставить себя под удар. Это было (невероятно рискованно, почти равнозначно самоубийству. Но другого выхода он не видел. Борьба нервов и умов между ним и Графом не могла закончиться вничью. Один будет жить, другой погибнет.
Собравшись до предела, мобилизовав всю силу воли и выдержку, Павел по-прежнему вяло, точно не замечая грозящей ему опасности, ввел машину в разворот, на сближение с врагом.
Рихард Граф сперва не поверил глазам. Что делает этот прославленный Камозин? Неужели он ни на пфенниг не ценит свою жизнь?
Вылетев на поединок с Камозиным, Граф выбрал почти предельную высоту. Какого бы высокого мнения о себе, как о боевом летчике он ни был, все же пренебрегать осторожностью не следовало. Мало ли какой «сюрприз» может преподнести .русский обер - лейтенант, повадки которого Графу не были известны.
Четверку советских истребителей он заметил еще издали. Верный своей тактике нанесения внезапного удара по зазевавшемуся или не способному вести активный бой противнику, Граф не торопился атаковать численно превосходящую группу. Пусть себе барражируют, тратят бензин. У него же почти полная заправка. Если не удастся выбрать момент для атаки на Камозина здесь, над линией фронта, он собьет его по пути к аэродрому или при посадке, когда тот не сможет вступить в бой из-за нехватки горючего.
Терпеливо выжидая, Граф с Грюннером кружились на прежней высоте, готовые в любой миг ринуться в атаку. Особенно внимательно следил Граф за ведущим самолетом четверни, который пилотировал Камозин. Остальные мало его интересовали до тех пор, пока не представляли для него опасности. Однако никакой подготовки к враждебным действиям со стороны русских не было заметно. Больше того, они зачем-то попарно разошлись. Такой маневр ослабил их группу. Создавалось впечатление, что они не замечают кружащихся на большой высоте «мессершмиттов».
Однако Граф был не из тех, кого легко провести. Осторожный и подозрительный, он почувствовал в поведении русских летчиков какой-то подвох. Определенно они что-то замышляют. Но что бы они ни делали, пока все складывалось неплохо. Гораздо легче сбить Камозина, когда он в паре, а не в четверке. Желая проверить приёмистость двигателя перед весьма вероятным воздушным боем, Граф трижды резко дал полностью и убрал газ. Мотор не захлебывался. «Хорошо подготовил матчасть Курт»,—отметил он и тут же, в мыслях, вместе с образом старого техника возникло: «Ах, мой милый Августин, Августин, Августин»... Граф чертыхнулся. Усилием воли отогнав назойливый мотив, он заставил себя сосредоточить внимание на действиях советских истребителей.
Отделившиеся два самолета пошли с набором высоты на восток. Камозин и его ведомый тоже стали набирать высоту широкими кругами. Граф насторожился. Эта пара умышленно или неумышленно шла к нему, на сближение. Плавно кружась, русские поднялись уже до шести тысяч. Они теперь всего на пятьсот-шестьсот метров ниже. Граф едва удержался от соблазна броситься в атаку. Уж очень удобная создалась у него позиция. Но чтобы действовать наверняка, лучше еще немного выждать, пусть подойдут поближе. Преждевременная атака могла привести к потере преимущества и поставить его самого в опасное положение.
— Два русских истребителя приближаются с востока на одной высоте с нами, — доложил Грюннер.
— Доннэрвэттэр! Только их здесь и не хватает! — проворчал Граф.
Встреча в этот момент со второй отделившейся парой могла «спутать все карты». Неужели придется заняться ими и выпустить Камозина из-под удара?
И вот тут произошло то, чего никак нельзя было ожидать.
— Куда он разворачивается? — удивлялся Граф, глядя на странный, не поддающийся объяснению маневр Камозина. Какой здравомыслящий летчик станет без крайней нужды подставлять себя под огонь противника?
Вяло заложив левый крен, советский истребитель с разворотом шел на пересечение курса двум, находящимся выше его «мессершмиттам».
Граф так и впился в него глазами. Неужели Камозин все еще их не видит? Поверить этому было трудно, почти невозможно. Но ни один мало-мальски опытный летчик не станет вести себя так беспечно в боевой обстановке. А если видит? Тогда зачем же лезет на верную смерть? Озадаченный его непонятным поведением, Граф все еще медлил, рискуя упустить удобный для атаки момент. За свою продолжительную военную службу ему пришлось много повидать, однако такое он видел впервые. Добыча, можно сказать, сама лезла хищнику в пасть. Так чего же медлить? Но какая-то подсознательная тревога удерживала его от нападения на советского аса.
А Камозин, по-прежнему плавно разворачиваясь, уже оказался чуть впереди «мессершмиттов» и ниже их метров на триста. Освещенный солнцем, его самолет был виден почти до мельчайших подробностей. Отчетливо различался беловато-прозрачный диск, описываемый быстро вращающимся винтом и даже силуэт летчика под плексигласовым фонарем кабины. Он словно предлагал себя для атаки:
«Чего еще ждешь? Атакуй! Лучшего положения не будет».
Судорожно сжимая ручку управления, Граф приготовился бросить машину в пике, на противника. И все-таки что-то ему мешало. Нужен был какой-нибудь толчок извне, чтобы он смог преодолеть охватившее его странное состояние, побороть неизвестно почему возникшую нерешительность.
— Двое русских близко. Будут атаковать! — раздался в шлемофонах голос Грюннера.
Оцепенение как рукой сняло. Нахлынувшая волна нервного возбуждения обострила чувства, побудила к действию.
— Ангрифф! — И Граф с какой-то отчаянной решимостью ринулся в атаку.
Рев двигателя, свист встречного воздушного потока слились в единый, грозный гул. Круто пикируя, Граф поймал в прицел советский истребитель. Пальцы на гашетках! Еще мгновение... Огонь! «Мессершмитт» вздрогнул и словно приостановился в воздухе от одновременной отдачи всех огневых средств.
— Проклятье! — крикнул Граф, понимая, что залп прошел впустую. Зорким, натренированным взглядом он увидел, как в момент открытия огня самолет противника мгновенно накренился и исчез из вида. Это было настолько неожиданно, что даже ошеломило Графа. Какая невероятная реакция! Сумел уйти из-под открытого, прицельного огня! Этот Камозин все видел и ждал атаки. Сам вызвал нападение на себя.
На миг Графу сделалось жутко, но он тут же овладел собой. Нужно выходить из атаки. Вверх — нельзя, там его ждут два русских истребителя. Вниз! Только вниз! Пикировать на предельной скорости и уходить над самой землей. Отдав ручку управления вперед, почти до упора, он перевел машину в еще более крутое, почти отвесное пикирование. Теперь-то уж его не догонят, не обстреляют. Курту не придется латать пробоины. Пусть себе насвистывает: «Ах, мой милый Августин, Авгу...» О, боже!..
Грохот залпа потряс "Аэрокобру". Ливни металла и огня вырвались из оружейных стволов, вонзились в брюхо, в крылья «Мессершмитта». Фашистский самолет крутнул какое-то невообразимое сальто и стал разваливаться.
Павел увидел, как сперва отлетел хвост, вслед за ним оторвалось крыло. Переломился распоротый снарядной очередью фюзеляж. Одна его часть, кружась и махая уцелевшим крылом, заштопорила к земле, другая закувыркалась в беспорядочном падении.
Отвернув влево, чтобы не столкнуться с каким-нибудь из падающих обломков, Павел перевел свою «Кобру» в горизонтальный полет и вздохнул глубоко, полной грудью. Только теперь он почувствовал, чего стоила ему эта смертельная дуэль. Ценой какого напряжения нервов и воли удалось одержать верх над лучшим фашистским асом.
Подставляя себя под удар Графа, Камозин, казалось, пошел на самоубийство, но он знал, что у него есть один - единственныи шанс, который мог принести победу. Он должен был подпустить противника как можно ближе и обязательно уловить момент, когда тот решит открыть огонь. Только в эту секунду следовало выполнить невероятно сложный, требующий четких, отточенных движений рулями, маневр. Стоило сманеврировать чуть раньше или позже, результат был бы один — гибель от огня врага.
И Павел в полной мере использовал этот шанс. В нужное мгновение он резко заложил крен, метнулся влево и тут же, с переворотом в обратную сторону, бросил машину вниз. Расчет был точным. В прицеле, совсем близко, оказалось светлое брюхо и распластанные крылья круто пикирующего «Мессершмитта». Остальное уже не представляло сложности. Промазать было непростительно.
Итак, Сергей Азаров отомщен. С Графом покончено, но где-то неподалеку должен быть его ведомый. Павел осмотрелся и увидел, как падает, оставляя за собой черную спираль дыма, второй фашист, сбитый майором Капустиком.
Теперь можно было возвращаться на базу.

В начало раздела "Партизанская республика"